Я вел существование отшельника и Робинзона. Как герой незабвенной книжки, я трудился, и, как древний анахорет, я размышлял. Я легко забыл шумные города Америки, совсем не вспоминая внушительной, серебрящейся сединой фигуры Проктора Смита. Мои мысли охотно оканчивались теперь на приключении в Кельне, сделавшемся поворотным пунктом в моей судьбе. Мне вновь рисовался пробуждающийся в утренней дымке Тиргартен и осенний малолюдный поезд, увозящий меня навсегда из Москвы. Без страха глядел я теперь на свою прежнюю жизнь. Многое из того, что еще недавно казалось мне в ней ужасом и страданием, представлялось мне в ином свете. Я видел воочию лицо той, которая дважды оставила меня, в своей жизни и в своей смерти, и я уже не думал, что она дважды насмеялась надо мной. Я сожалел ее и любил даже больше, чем в прежние дни. Встав на колени в прибрежный песок, я молился о ней.
Я узнал великие таинства природы. Восход и закат каждого дня сделались мне понятны в священной их драме. Я присоединялся к богослужению курящихся утром туманов и различал глаголания бурь. Малые вещи жизни многому научили меня, и я сделался другом кузнечика, трещащего в траве, червя, ползущего по деревянному столбу хижины, и улитки, высовывающей свои клейкие рожки на древесном листе. Я понимал стук металлической крышки, подпрыгивающей на кипящем котелке, и улыбался весело извивающимся в печи языкам пламени. Когда я переводил глаза на моего черного слугу, присевшего перед очагом на корточках, я не ощущал никакой разницы между ним и обуглившейся в огне головешкой.
Глухонемому негру не суждено перевезти меня через узкий пролив назад, на берег обыкновенной жизни. Вот уже пятый день как меня трясет лихорадка. Озноб и жар сменяются в моей крови. Мое ухо слышит теперь всегда те оркестры и хоры, которые я тщетно пытался различить в шуме колес бегущего поезда. Я сильно ослабел и уже с трудом встаю с походной кровати. Вчера утром я заметил в глазах негра, обращенных ко мне, суеверный страх. Он избегал приближаться ко мне и выплеснул на пол остаток воды из стакана, который я подносил к губам. Я прочел на его черном лице все нехитрые его мысли и тайно улыбался им.
На цыпочках он вышел из хижины, захватив с собою одеяло и сняв с гвоздя куртку. Я слышал стук весел, которые взял он со всей осторожностью, стараясь не производить шума. Я знаю, что он побежит к тому месту, где стоит наша лодка. Он сядет в нее и оттолкнется от зараженного берега. Он промедлит в городке несколько дней и потом сообщит хозяевам о моей смерти.
Я знаю все это и жду того часа с ничем не нарушимым спокойствием. Пока у меня еще есть силы, я кое-как встаю и бреду на берег. Океан гудит ровным мощным гулом и дробит о песок пенистые волны. Я вижу бесконечность вод, глубину неба и падаю перед ней на колени. Видение света и радости возникает передо мной. Я вижу блистающее лицо в ореоле голубоватого пламени. Громоздясь одна на другую, хрустальные горы туч образуют фигуру, застилающую весь небосвод. На одеждах ее вышиты леса и города, поля и реки. Она плывет надо мной и объемлет мир. Я закрываю глаза и испытываю не называемое словами счастье.
