Остров - [70]

      Впервые в жизни сестры стали участниками настоящего большого открытия. Их руки прикоснулись к мировой истории, держали реликвии хранившие память веков, и они понимали, что их судьба делает неожиданный и резкий поворот. Еще недавно Тесс, впрочем, как и Лиз, была уверена, что судьба «Жрицы», продолжательницы дела крестного и их матери будет главной в ее жизни, и вот перед ними открывались возможности совсем другого пути.

      Им представился случай серьезно изменить свою судьбу. Нет, Тесс даже и не помышляла отказаться от дела, которому посвятила себя с юности. Но теперь «эксперименты Георга» могли стать просто ежегодной забавой, которой они  уделяли бы время своего летнего отдыха.  Настоящим делом могли бы стать те исторические сокровища, которые попали им в руки. 

      Это дело непросто  интересовало их. Даже беглое знакомство с найденными документами и реликвиями ставило такие вопросы, на которые современная историческая наука ответов не давала. Огонь сомнений раздувал и Макдедли неожиданно серьезно заинтересовавшийся работой сестер. Тесс с удивлением узнала, что у этого «солдафона»  довольно  приличный багаж исторических знаний, а главное, свой  достаточно неожиданный взгляд на историю.  

      Но пока времени на споры с ним не было. Главным стала работа, и работа эта кипела. На пляже уже лежала целая батарея старинных пушек, а поднятые на плоскогорье ящики с находками Лиз и Тессы  могли сделать честь экспозиции любого исторического музея. Остров собирал свою горькую жатву многие века.   Свирепые осенние  и  зимние  бури  несли  беспомощные суда на клыки внешних рифов,  особенно опасные потому,  что они были далеко от  берега,  а  сам  остров  был  всегда  плохо виден с такого расстояния, тем более ночью,  в шторм.  Положение отягчалось и тем, что  остров  был  одинок на многие десятки миль в округе. Из-за отсутствия пресной воды,  никогда не имел жителей и как следствие маяков.  А  когда на смену парусу пришел пар и вовсе оказался  в  стороне  от  торговых  путей.  Бесплодный  и  безлюдный он все  же  продолжал  собирать  свою мрачную жатву,  правда, в последние сто лет все менее обильную, хотя вполне достаточную, чтобы поддержать свою дурную славу среди местных мореходов.

      Сценарий прошлых катастроф  довольно  быстро  стал  ясен, когда разыгравшийся  короткий  летний шторм позволил выстроить цепь событий.  Ветер нагнал волну при ясной погоде. Смерил жару, хотя  солнце  ярко  светило и сделал далекий морской горизонт, обычно смазанный лиловой дымкой знойного безветрия, четким, графически ясным. Яркая голубизна безоблачного неба и еще более яркая синева морской воды подчеркивалась белизной  гребней высоких валов,  бесконечными рядами стремившихся к острову откуда-то из-за горизонта.  Волны разбивались  о  естественный волнолом  внешних  рифов,  закипая бешеной пеной, и уже заметно усмиренные совсем затихали за камнями внутреннего кольца скал.

 В облюбованной друзьями лагуне волнение, даже в сильный шторм, было совсем незначительным.  Она, наверно, манила погибавших надеждой на спасение, но дороги в нее, ни только для корабля, но и даже для небольшой лодки не существовало. Хищные зубы внутреннего  пояса рифов безжалостно перемалывали все,  что не успели раздробить камни внешнего. На берег выносило только жалкие обломки.  

ГЛАВА IV. ДУГЛАС.

Ватаге буйной и воинственной

Так много сложено историй.

Но всех страшней и всех таинственней

Для смелых пенителей моря -

О том, что в мире есть окраина -

Туда, за тропик Козерога! -

Где капитана с ликом Каина

Легла ужасная дорога.

Н. Гумилев.

      Жара. ...жара. Порывы налетавшего ветерка дышали зноем. Не приносили  облегченья  и  только  закручивались маленькими смерчами невесть от куда взявшейся пыли, на почти до блеска выметенном  плацу военного городка.  Горячий камень под ногами слепил и обдавал жаром духовки.  Солнце раскалило пространство и казалось, глумясь, посылало свои безжалостные  лучи... на очевидно абсолютно безразличного к ним человека  в  летней  форме английского морского офицера.   Уже который раз Дуглас Макдедли ожидал  того   момента, когда лейтенант с  крестницами греческого магната появится у дверей госпиталя. Он вполне мог и не мерить ленивыми шагами плиты этой  раскаленной террасы на краю горного кряжа,  куря очередную сигару и подставляя лицо последним лучам катящегося к закату  солнца. При  желании о любых передвижениях девушек ему бы сообщили незамедлительно в любом месте острова,  но он предпочел созерцательное уединение на обочине всегда безлюдной горной дороги.

      Дуг любил этот предзакатный час. Любил эту каменистую террасу у дороги, откуда, хорошо просматривалось все опаленное солнцем плоскогорье. Любил смотреть, как закат окрашивает небо и море во все оттенки красного.  Любил те минуты, когда  южная, летняя ночь стремительно накатывалась на остров. Как почти одновременно со  звездами  загорались  огоньки военного городка. Любил нисходящее в эти минуты и на него, и на все  вокруг  умиротворение и покой.

      Но все эти дни умиротворение и покой в нем  странно  совмещались с холодной,  расчетливой ненавистью.  Ненавистью, которая слишком долго не имела конкретного лица и  потому  распространялась на целый слой английского общества. Ненавистью застарелой, привычной,  как боль старых ран. Ненавистью, от которой также мучительно хотелось избавиться. Ненавистью, которая наконец обрела бесспорно достойные объекты возмездия.  И та игра, которую он теперь вел, была пожалуй единственным лекарством от его почти неизлечимой болезни. Эта    ненависть заставила его начать этот, неожиданно получивший  трагическое начало спектакль.