Остров - [14]

Появился берег. Менги вдруг спохватился, что выскочил из дому, даже не умывшись. И щетина отросла. На доктора это произведет неважное впечатление. Он встал сбоку, там, где крепят мостки. Торопился сойти на берег. Приближался длинный мол, а позади виднелись блестевшие на солнце крыши, стрела церковной колокольни. Повеяло городом, и Менги с болезненным наслаждением вдохнул его ядовитые испарения. Он был навеки им отравлен.

Как только он ступил на сушу, тут же зашел в бистро и заказал кофе. Сразу полегчало. Смотрел на проезжавшие автофургоны. Слушал всевозможные знакомые звуки. В бистро пахло алкоголем, табачным дымом; в глубине возвышалась маленькая эстрада. Летом тут, должно быть, танцуют под аккордеон. Остров оставался далеко. Он заказал еще кофе. Он был похож на птицу, которая после дождя чистит перышки. Ему уже расхотелось идти к Оффре. Но он доведет все-таки дело до конца. Вокзальная площадь была в двух шагах. Он перешел на другую сторону, справился у прохожего.

— Угловой дом, вон там — видите черную машину?

Это была машина похоронного бюро; служащие развешивали траурные драпировки над парадным.

— Кто-нибудь умер? — спросил Менги.

Человек посмотрел на него с любопытством.

— Доктор Оффре… позавчера… удар.

Первый друг. И последний. Теперь Менги ничего не оставалось, как выпутываться самому. Он прислонился к стене. Потом тихо повернул обратно. С какой стати он вбил себе в голову, что ему можно помочь? Он отверженный. Оффре вовремя умер, нарочно. В этой смерти было что-то преднамеренное, что-то заранее обусловленное. То же самое и с парусником, и с колодцем, и с… К счастью, Менги знал, что такое спасаться бегством. Он снова вернулся на набережную, нашел маленькое уютное бистро, спросил коньяк. Он бы предпочел аквавит или один из сортов северной водки, от которых выступают слезы. Коньяк был сладковатый, липкий, но эффект наступил почти мгновенно.

Менги показалось, что стало темнеть. Солнце померкло, как при затмении. Отчетливо слышался каждый звук, распространяясь независимо от других, рельефно, с почти незабываемым акцентом. Резче скрипели блоки. Корабли тяжелее грохались бортом о причал. Итак, Оффре дал дуба. Вот это да! Просто догадался, что Менги явится на консультацию. Значит, на кое-какие вопросы он не желал отвечать! Кому теперь задать их? Кому, черт возьми?.. И какие вопросы?..

Менги щелкнул пальцами.

— Еще один коньяк!

Если он вернется пьяным, разразится грандиозный скандал. Трактирщик пойдет за мэром. Мэр — за кюре… Кюре пригласит прихожан. Все вместе соберутся и сбросят его в море. И, наконец, дед опустит руку. Везде он лишний! Тоска собачья… Ну, конечно, он мог бы вернуться в Гамбург. Залезть в свою нишу! Но тогда уж не вырвешься из рук Хильды. Ему учинят зверский допрос — и так с утра до ночи. «С кем это ты улизнул?.. Где ты ее спрятал, эту шлюшку, я ей скажу пару ласковых слов… Как ее зовут?.. Где ты ее подобрал?.. Чем это она лучше меня, а?»

Он грохнул кулаком по столу. Прибежала служанка.

— Повторить? — спросила она.

— Нет… Сколько с меня?

Он расплатился, пока еще хватало ума остановиться. Ноги дрожали. Руки дрожали. Весь он был в поту, но его бил озноб. Лучше немного пройтись. Единственное, что он желал, так это удержаться от искушения, иначе он плохо кончит. Пока что ему удалось справиться с отчаянием, ступить туда, где жизнь вновь становилась сносной, как болезнь, которую притупляет доза морфия. Ему знакомо было это аморфное состояние медузы, для которой безразлично окружающее, да и то, что внутри. На улице его пошатывало. В какой-то момент его привлек запах рыбы, и он направился к рынку. Шум там стоял невообразимый. Это было время продажи с аукциона. Разбивали куски льда. Виднелись следы крови. Люди в сапогах, в осыпанной чешуей кожаной одежде размахивали ножами, крючьями. Как проклятья сыпались цифры. Запах становился настолько сильным, что Менги тянуло на рвоту. Он протиснулся между двумя грузовичками. Увидел ее. Это была она. Это ее белый, туго затянутый в талии тренчкот, ее зеленая шелковая косынка на голове. Она!

— Дорогу! — орал кто-то, толкая тачку.

Менги отпрянул. Хильда здесь! Когда же он осторожно высунул голову, никого уже не было. Только что он слишком много думал о ней. И теперь лицо ее будет всюду мерещиться. Теперь, похоже, появление светлого силуэта — что-то вроде удара ногой в живот. Ему трудно было связать воедино пару мыслей, и тем не менее требовалось срочное доказательство, что Хильда не могла оказаться на Киброне. Прежде всего, как она догадалась, что он уехал навсегда? Он ведь почти ничего с собой не взял.

— Осторожно!.. Посторонись!

Он направился вдоль ряда, уставленного ящиками с тунцом: черная блестящая рыба была уложена ровно, как снаряды… Почти ничего с собой не взял… Ничего, ничего! Значит, она сначала подумала, что он не мог уехать далеко, и потеряла по крайней мере день на то, чтобы обзвонить наугад кого попало… Но стоило только вспыхнуть ревности, как она становилась догадливой. Вот где опасность. Она, конечно, подумала: «Воображает, что ловкач… Увез свою б… на свой проклятый остров…» Подозрительно, напряженно он шарил глазами в толпе, где его толкали со всех сторон. Белый тренчкот. Хорошо еще, что легко заметить. Что там еще она накручивала? Что он издевается над ней с этой шлюшкой, только никому еще не удавалось посмеяться над ней… и она покажет ему, где раки зимуют. Все это он слышал уже сотни раз. Господи, сколько можно лаяться! Обычно на нее накатывало этак к пяти вечера, как приступ болотной лихорадки. Взрывалась как фурия из-за выеденного яйца. Бывало, открывала настежь дверь на улицу: «А ну убирайся, чтоб духу твоего не было!.. Катись на свой остров, раз ты так соскучился! Бездельник!» Однажды он дал ей по физиономии… Он помнит, как это было. Видел себя в зеркале. Озверел как волк. «Оставь остров в покое!.. Тебе никогда не понять, что такое остров!» В тот раз дело едва не дошло до беды.