Остров - [72]

Глаза Юстина были закрыты, но дышал он нормально.

– Охраны нет? – шепнул Мейнард. Мануэль указал на темную фигуру, развалившуюся, раскинув руки и ноги, на песке.

– Ты убил его?

– Ты убил, – сказал Мануэль. – Если что-то пойдет не так, как надо, то все это сделал ты. Ты убил охранника, выкрал парня и ударил меня по голове. Меня найдут в хижине шлюхи, корчащегося от ужасной боли.

– Вполне честно, – Мейнард уперся в пинас, чтобы столкнуть его в воду. Затем он заметил, что парус сложен и связан, и в лодке не было весел. – Мне потребуются весла. Иначе придется всю ночь потратить на то, чтобы выбраться из этой бухты.

– Сейчас. – Мануэль сбегал к составленным вместе веслам. Мейнард отошел от лодки, чтобы встретить Мануэля на полпути.

В это мгновение Юстин вскочил и понесся к кустам. Повернувшись на звук, Мейнард крикнул:

– Юстин! – Он сделал несколько лихорадочных шагов, затем остановился.

Он видел, как Тюэ-Барб сорвал повязку со рта и стал кричать:

– Тревога! Тревога! Тревога! Тревога! Крик эхом отдавался в бухте.

Мануэль, как и обещал, понесся прятаться. Пробегая мимо Мейнарда, он бросил ему:

– Дурак!

– Я думал, что знаю... – Его отчаянье не знало границ.

– Плыви один.

Мейнард поднял глаза, но ничего не ответил.

– Если ты останешься, тогда возьми лучше нож и воткни его себе в живот. Что бы ты с собой ни сделал, это будет лучше того, что мы для тебя приготовим.

Мейнард смотрел, как Мануэль исчез в кустах. Он стоял опустошенный – и мрачное пророчество Мануэля гулко стучало в его голове. И внезапно объятый страхом, он схватил пару весел, бросил их в пинас и оттолкнулся от берега.

После первого поворота, достигнув спокойной воды за молом, он услышал отдаленные голоса. Он отчаянно налег на весла.

Достигнув открытой воды, он увидел на внешнем молу луч фонарика, проходивший над его головой. Он проплыл к северу около пятидесяти ярдов, затем опять повернул, чтобы образовался еще один заслон между ним и лучами искавших его фонариков.

Голоса теперь слышались громче и четче. Они достигли бухты.

Он поднял парус. Дул свежий юго-восточный ветер, позволявший ему плыть на северо-запад, в открытый океан. Если ветер не переменится, он мог надеяться на то, что сможет держать преследователей на отдалении.

Маленький пинас несся со свистом по воде; крошечные волны бились о деревянную обшивку его носа. Мейнард поставил парус на полный ветер, лодка накренилась, плеск волн о ее нос стал громче и тревожней.

Затем нос, казалось, внезапно опустился. Движение перестало быть таким резвым. Волны уже не бились о корму – они плескались, лениво и медлительно. Из темноты, впереди, донесся булькающий звук.

Мейнард приспустил парус и привязал к его концу руль. Он на четвереньках стал передвигаться вперед, и сразу же почувствовал, что в лодке поднимается вода. На ощупь он стал искать течь; если дыра окажется маленькой, он сможет заткнуть ее, откачать воду и продолжить плаванье.

Пальцами он пошарил под носовой банкой, и ощутил прорыв морской воды. Все доски, из которых состояла лодка, разъединились. Он убрал руку. Пальцы его были липкими. Он поднес руку к носу – патока.

Мануэль обставил всех: он содрал с носа лодки смолу и заменил ее патокой. Даже если бы Юстин и не сбежал, и не устроил бы тревогу, даже если бы за ними не было погони, пинас все равно бы утонул, когда ветер и прилив понесли бы его в открытый океан.

Мейнард взглянул в сторону острова – в безлунной тьме он видел только бледную полоску берега. Он прыгнул за борт и поплыл к острову.

Глава 15

Майкл Флорио стоял на мостике катера Береговой Охраны “Нью-Хоуп”, занимался своей чашкой кофе и праздно глядел на детишек, собравшихся на пристани с первыми лучами солнца, чтобы поглазеть на огромную военную машину, оказавшуюся этой ночью на Саут-Кайкосе.

Флорио чувствовал усталость и обиду – усталость, потому что он почти не спал с тех пор, когда они два дня назад покинули Флориду, а обиду – потому что был уверен в бесцельности своей миссии.

Не было никаких оснований полагать, что с Бренданом Траском что-то могло приключиться. С ним не было связи уже несколько дней, но его молчание вряд ли могло служить каким-то основанием для беспокойства – он находился на борту большой, хорошо оборудованной моторной яхты, с умелой командой, причем яхта эта имела возможность даже пересекать океан. И он заявлял – публично – что не намерен вступать в контакт с кем бы то ни было. Он не зарегистрировал маршрут своего плавания, но это правило и так чаще нарушалось, чем выполнялось.

Погода была спокойной и тихой. Серьезных штормов не было, не было даже обычных – коротких, но сильных – местных шквалов, которые могли бы заглушить или исказить радиосигнал с просьбой о помощи. А если яхта затонула, то об этом уже стало бы известно, так как на ней была спасательная шлюпка, и четыре самонадувающихся спасательных плота, управлявшихся нажатием кнопки. Все вспомогательные средства были оборудованы мощными передатчиками – в чьих сигналах нельзя было ошибиться – работающими на специальных морских и авиационных частотах.

Но мир, очевидно, не желал верить заявлению Траска о том, что тот его покидает. Когда он выступал по телевидению, ему верили все, но когда он заявил, что больше не желает выступать, то верить никто не захотел. Ему нельзя было позволить исчезнуть без объяснений – или, по крайней мере, без наблюдателей, которые будут ловить каждое его мудрое слово и описывать закат его необычайной карьеры. Публика и общественность как будто была возмущена его поведением, они чувствовали, что именно они сделали его звездой и только они должны были определять, когда ему следует исчезнуть с их горизонта.