Осторожно — пума! - [49]

Когда мой подотряд в назначенный день пришел к зимовью, Колобаев уже занял одну комнату непосредственно у зимовщика для вычерчивания карты. Он рассчитал всех своих рабочих, кроме Бутакова, и те в поисках работы ушли на прииск Светлый. Но и Бутакова не было. За три дня до нашего появления приехал верховой милиционер и, не объясняя причины, отконвоировал его на Светлый, где помещался милицейский участок.

Вид зимовья и особенно зимовщика произвел на нас сильное впечатление. Огромная, почти в полтора километра длиной поляна раздвигала не очень высокие сопки, протягивалась вдоль долины Хомолхо, начинаясь прямо от устья Семикачи. Она была занята прекрасным, совершенно чистым лугом. Около леса стояли опрятные домики зимовья, в прибрежных кустах на берегу речки скрывалась баня. Траву скосили и собрали в несколько стогов, огородив их слегами от набегов косуль, которых здесь было великое множество. По стерне паслись две коровы. Во дворе и вокруг зимовья была идеальная чистота, что отличало его от других населенных мест ленской тайги. Мирная, идиллическая картина как бы сошла с полотна фламандского художника.

Оставив лошадей на попечение рабочих и коллектора около устья Семикачи, где решили ставить палатки, и подходя в противоположный край поляны к зимовью, я крикнул: «Эй, кто дома?» И с трех сторон горы вразнобой передразнили: «Эй… оо…аа». Акустика поляны была изумительной.

Через два километра от этой располагалась другая поляна немного меньших размеров, о чем мы узнали на следующий день.

На мой крик из сарайчика вышел зимовщик. От изумления я несколько мгновений не мог произнести ни слова. Он был копией пирата, запомнившейся с детства повести «Остров сокровищ». Невысокого роста, широкий в плечах, с неестественно длинными, почти до колен руками. Пестрая — красная с желтым — рубаха, подпоясанная веревкой, олочья из шкуры косули полузакрывали босые ноги. Седеющую голову прикрывал красный в «горохах» платок с узлом на правом ухе. В левом же ухе висела большая золотая серьга. На рябом лице несколько шрамов — то ли от медвежьих когтей, то ли от ножа. Так и казалось, что вот он сейчас подойдет и сунет мне в руку черную метку — пиратский знак самосуда. Но к удивлению, заговорил он очень любезно, ласковым голосом, резко контрастирующим с его пиратским обликом. Слащавость и чистый русский язык, без тени свойственного здешним якутам акцента еще более усиливали недоверие к искренности его тона. Впрочем, недоверие могло происходить от заранее составленного предвзятого мнения. В Бодайбо, знакомя меня с некоторыми нюансами его биографии, сказали, что семикачинского зимовщика арестовали после гражданской войны в 1923–1924 году, но вскоре отпустили, как и многих других преступников. Они, живя в изоляции среди тайги, ничего существенно вредного сделать не могли.

Вид зимовщика усугубил мое скверное настроение.

Мы давно не получали писем, а я особенно их ждал, так как в Москве осталась моя семья и должен был именно в конце августа появиться на свет наш с Надей первенец. Надя писала, что ожидаются трудные роды. Волнение жены передавалось и мне. Временами от воображения всяких ужасов — последствий неудачных родов я не мог спокойно работать, был невнимателен и часто раздражался.

К вечеру появился подотряд Киры. Она с бурной радостью бросилась мне навстречу и вдруг померкла, встретив равнодушное «здравствуй» и официальное пожатие руки.

Полевой сезон кончался. Были обследованы основные перспективные участки верховья Хомолхо и Большого Патома. Оставалось посетить долину Семикачи, что входило в мои обязанности, и несколько ключей, притоков Хомолхо, в районе устья Семикачи — Кирина забота. Впрочем, судя по форме долин и геологическому строению, оба этих участка были бесперспективными, и их обследование носило скорее формальный характер. Можно ожидать только небольшие остатки высоких террас, в которых обычно очень мало золота. Для выявления террас мы снимали профиль долин.

Анализ и сопоставление поперечных профилей долины в деле поисков россыпей — один из важнейших и необходимых методов. Именно с его анализа начинаются поиски. Коренные месторождения золота связаны с кварцевыми жилами и концентрацией пиритов. В процессе выветривания и переноса дождевыми водами горная порода сносится в долины речек. Тяжелый металл отлагается на дне водотоков. Проходят тысячелетия, водотоки врезаются в горные породы глубже и прежнее русло оказывается выше современной поймы — образуется терраса с погребенной на ее цоколе-плотике золотоносной россыпью.

Строение речных террас в принципе везде однотипно. На ложе коренных пород залегают грубообломочные и наиболее крупные, наиболее тяжелые аллювиальные (речные) отложения. В горах, в том числе на Хомолхо, это обычно валуны, крупная галька, плохо окатанные обломки кристаллических или метаморфизованных сланцев, кварцитов, мраморов. Вот тут-то и концентрируется золотоносная россыпь — этот промышленный слой золотоискатели называют песками. Выше отложенный материал становится мельче, лучше окатан — это галька, гравий, грубый песок. Как правило, золота здесь нет или очень мало и этот слой называют породой. Еще выше располагается самая мелкообломочная часть аллювиальных отложений: песок, суглинок, ил. Верхний слой называют торфами, хотя настоящего торфа там может и не быть.