Осторожно HOT DOG! (с иллюстрациями) - [40]

Шрифт
Интервал

Анекдот.

Едет по каньонам ковбой и, останавливаясь перед очередным обрывом, думает, что ему его не перепрыгнуть. «Перепрыгнешь» – говорит внутренний голос, ковбой прыгает и приземляется на противоположном крае обрыва. Перепрыгнул он с помощью подсказки – своего внутреннего голоса и следующий каньон. Третий оказался побольше, но внутренний голос сказал: «Прыгай!» Ковбой прыгает, но… не достает до края и начинает падать вниз. Летит он, а внутренний голос говорит: «Ну и грохнемся же мы сейчас!»

Ну вот как, скажите, пожалуйста, перевести последнюю фразу этого анекдота, да еще так, чтобы передать весь колорит? Само выражение «внутренний голос» тоже нельзя переводить дословно. Это по-английски conscience, т.е. совесть. И в конце я вместо «ну и грохнемся же мы сейчас» после секундного замешательства сказал просто: «Oh, shit!». Американцы покатились от хохота (может, и водка моя помогла).

Когда Жванецкий, снисходительно улыбаясь, говорит, что американцы абсолютно не въезжают в его юмор, несмотря на присутствие двух переводчиков, то думаю, что и сам бы Жванецкий недоумевал, если бы ему пытались перевести шутки какого-нибудь известного американского юмориста, не учитывая теории перевода с английского на русский некоторых вещей, содержащих специфический, сугубо национальный юмор. Есть, конечно же, такие приколы и шутки, что понятны всем, но юмор Жванецкого, к примеру, должен сопровождаться достойным литературным переводом, а не просто параллельным, пусть даже и очень опытных переводчиков. Тем более, что юмор Жванецкого имеет порой эффект «хороша ложка к обеду». То есть в другой обстановке, в другом настроении его шутки «не стреляют». Этот «синдром одноразовости» я и сам испытал, играя в КВН. Что это значит? Ну вот, к примеру, вы выступаете перед залом, выплескивая очередной, только что придуманный прикол. Зал взрывается от смеха, потому как шутите вы над тем, что вам самому смешным кажется. Через энное количество времени эта же шутка в другой аудитории почему то уже не производит того эффекта, что в первый раз, хоть зал шутку и слышит впервые. Объяснение заключается в том, что вы сами уже «перегорели», он, прикол, уже не горячий, не свежий, и это интуитивно передается залу. По второму кругу смеяться над одним и тем же как-то не получается. Как видите, тут нюансов со своим родным зрителем полным-полно. Что уж говорить, когда перед иностранцем пытаешься острить.

Вот почему не совсем просто русскоязычному человеку читать прямой перевод повести «Трое в лодке (не считая собаки)» или сказку «Алиса в Стране чудес», где сносок, поясняющих тот либо иной прикол, столько, что они занимают больше места, чем сама сказка. А для Англии и Америки, как и для других англоязычных стран, это же классика! Нам, естественно, незнакомы английские стишки, песенки, поговорки, идиомы, на которых строятся многие приколы Алисы. Писатель Борис Заходер решил пересказать «Алису», и это у него, по-моему, очень даже неплохо получилось.

Да, английский юмор несколько черноват по отношению к русскому, хотя как у нас, так и у них часто идет активная игра слов:

– Why everything in your bar is so cheep? – Почему в вашем баре все так дешево? – Спрашивает клиент бармена.

– My boss is fucking my wife and I’am fucking his business. – Мой босс трахает мою жену, а я трахаю его бизнес, – отвечает бармен.

Вот вам типичная английская шутка, которую мы в приличном обществе не расскажем. Для них такой юмор более естественен. Он строится на абсурде, когда соединяются несовместимые вещи, когда в привычных условиях кто-то либо действует, либо говорит нетипично для ситуации, из-за чего эти ситуации и получаются смешными. Взять, к примеру, рисунок популярного американского картуниста Джерри Ларсона. Под картинкой надпись: «Carl shoves Roger, Roger shoves Carl, and tempers rise. – Карл толкнул Роджера, Роджер толкнул Карла, страсти накалились». А на рисунке в это время изображено, как рассерженный олень и охотник стоят в лесу друг против друга и толкаются, как бы говоря: а ты кто такой?!

Не только юмор, но и их искусство кардинально отличается от нашего. Режиссер Дэвид Линч, к примеру, накаляет атмосферу своих фильмов до предела тем, что как нельзя удачно сочетает романтизм Дикого Запада Америки с мистикой, с потусторонней нечистой силой, которая олицетворяет зло и преступление. Наши же фильммейкеры если и прибегают к подобной эклектике, то лишь для того, чтобы то, что плохо (ситуация в стране, культ личности и т.п. и т.д.), показать еще хуже. Многие пытаются подражать западным режиссерам, но все равно получается плохо. Это я к тому, что американцы образ своего парня романтизируют, тогда как мы искусственно опускаем.

Мне американский и английский юмор нравится своей современностью, злободневностью, пусть он несколько груб и черен. К сожалению, таких художников-юмористов, как американец Джерри Ларсон, у нас нет. Нет и таких, как Кукрыниксы, которые хоть и творили полвека назад в условиях советской цензуры, тем не менее по своей оригинальности и юмору могут любым современным художникам сто или двести очков вперед дать.


Еще от автора Михаил Анатольевич Голденков
Тропою волка

Книга «Тропою волка» продолжает роман-эпопею М. Голденкова «Пан Кмитич», начатую в книге «Огненный всадник». Во второй половине 1650-х годов на огромном просторе от балтийских берегов до черноморской выпаленной степи, от вавельского замка до малородных смоленских подзолков унесло апокалипсическим половодьем страшной для Беларуси войны половину населения. Кое-где больше.«На сотнях тысяч квадратных верст по стреле от Полоцка до Полесья вымыло людской посев до пятой части в остатке. Миллионы исчезли — жили-были, худо ли, хорошо ли плыли по течениям короткого людского века, и вдруг в три, пять лет пуста стала от них земная поверхность — как постигнуть?..» — в ужасе вопрошал в 1986 году советский писатель Константин Тарасов, впервые познакомившись с секретными, все еще (!!!), статистическими данными о войне Московии и Речи Посполитой 1654–1667 годов.В книге «Тропою волка» продолжаются злоключения оршанского, минского, гродненского и смоленского князя Самуэля Кмитича, страстно борющегося и за свободу своей родины, и за свою любовь…


Огненный всадник

Михаил Голденков представляет первый роман трилогии о войне 1654–1667 годов между Московским княжеством и Речью Посполитой. То был краеугольный камень истории, ее трагичный и славный момент.То было время противоречий. За кого воевать?За польского ли короля против шведского?За шведского ли короля против польского?Против московского царя или с московским царем против своей же Родины?Это первый художественный роман русскоязычной литературы о трагичной войне в истории Беларуси, войне 1654–1667 годов. Книга наиболее приближена к реальной истории, ибо не исключает, а напротив, отражает все составляющие в ходе тех драматических событий нашего прошлого.


Схватка

Книга «Схватка» завершает трилогию, которую автор назвал «Пан Кмитич», состоящую из трех книг: «Огненный всадник», «Тропою волка» и «Схватка».Что касается фактов исторических, то единственное искажение, к которому прибегает автор — это сжатие времени, ибо даже в трех пухлых книгах не описать все значимые события тех огненных тринадцати лет ужасной войны. В романе также достаточно близко к правде отображен колоритный мир простых людей XVII века, их верования и традиции.Иллюстрации М. А. Голденкова.


Три льва

Эта книга завершает серию приключений оршанского князя пана Самуэля Кмитича и его близких друзей — Михала и Богуслава Радзивиллов, Яна Собесского, — начатых в книге «Огненный всадник» и продолженных в «Тропою волка» и «Схватка».Закончилась одиссея князя, жившего на изломе двух эпох в истории белорусского государства: его золотого века и низвержения этого века в небытие, из которого страна выбирается и по сей день. Как верно писал белорусский поэт Владислав Сырокомля: «Вместе с оплаканными временами Яна Казимира кончается счастливая жизнь наших городов».


Империя. Собирание земель русских

Информация, изложенная в этой книге, не представляет никакой тайны. Однако по исторически сложившимся причинам ее не принято широко обсуждать и исследовать. Автор считает это большой ошибкой, потому что искажение исторической информации рождает лишь встречное искажение и тормозит процесс либеральных преобразований в обществе.Именно имперское искажение истории рождает экстремистские течения. Объективный же анализ истории и есть путь к народному согласию.


Русь. Другая история

Книга, которую вы держите в руках, — поиск ответов на те вопросы, которые задают учителям не в меру любопытные школьники, не получая ясных объяснений.Кто же такие древние русские, предки украинцев, русских России и беларусов? Почему одни из них как на старшего брата взирают на Москву, а других поворачивает в обратную сторону? Что есть Беларусь, Русь, Россия, Москва и наши предки русы?


Рекомендуем почитать
Практикум по написанию рецензии на итоговом экзамене по русскому языку

Предлагаемое пособие имеет практическую направленность и нацелено на то, чтобы помочь учащимся подготовиться к выполнению самых сложных заданий на Едином государственном экзамене по русскому языку (часть «С»), т.е. к написанию сочинения-рассуждения в жанре, близком к рецензии или эссе. В пособии даны речевые образцы и методические шаги по выстраиванию сочинения-рассуждения в жанре рецензии, указаны типичные, часто встречающиеся на ЕГЭ грамматические и речевые ошибки, предложены советы, как начинать и завершать письменную работу, приведены основные параметры стилей речи и образцы рецензий по каждому из них.


Университетские истории

У этой книги интересная история. Когда-то я работал в самом главном нашем университете на кафедре истории русской литературы лаборантом. Это была бестолковая работа, не сказать, чтобы трудная, но суетливая и многообразная. И методички печатать, и протоколы заседания кафедры, и конференции готовить и много чего еще. В то время встречались еще профессора, которые, когда дискетка не вставлялась в комп добровольно, вбивали ее туда словарем Даля. Так что порой приходилось работать просто "машинистом". Вечерами, чтобы оторваться, я писал "Университетские истории", которые в первой версии назывались "Маразматические истории" и были жанром сильно похожи на известные истории Хармса.


Литература с Дмитрием Быковым

Назовите самые популярные переводные детские книги. Не сомневаемся, что в ваш список попадут повести о муми-троллях Туве Янссон, «Алиса в Стране чудес» Кэрролла, «Хроники Нарнии» Льюиса, эпопея «Властелин колец» Толкина, романы Дж.К. Роулинг о Гарри Поттере. Именно о них – ваших любимых (или нелюбимых) книгах – и пойдет речь в этом сборнике. Их читают не по программе, а для души. Поэтому рассуждать о них будет самый известный литературный критик, поэт и писатель, популяризатор литературы Дмитрий Быков. Его яркие, эмоциональные и невероятно интересные выступления в лектории «Прямая речь» давно привлекают школьников и родителей.


Транснациональное в русской культуре. Studia Russica Helsingiensia et Tartuensia XV

В центре внимания научных работ, которые составили настоящий сборник, находится актуальная проблематика транснациональных процессов в русской литературе и культуре. Авторы рассматривают международные литературные и культурные контакты, а также роль посредников в развитии русской культуры. В их число входят И. Крылов, Л. Толстой, А. Ахматова, М. Цветаева, О. Мандельштам и другие, не столь известные писатели. Хронологические рамки исследований охватывают период с первой четверти XIX до середины ХХ века.


Цензоры за работой. Как государство формирует литературу

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Цензоры за работой» – это увлекательное исследование того, как в разных обстоятельствах и в разные времена работает цензура. В центре внимания автора три далеких друг от друга сюжета – роялистская Франция XVIII века, колониальная Индия XIX века и Восточная Германия на рубеже 1980–1990-х годов. Автор на многочисленных примерах прослеживает, как именно работала цензура, что сами цензоры думали о своей работе и каким образом они взаимодействовали с книжным рынком, в том числе и «черным».


Жан Расин и другие

Книга рассказывает о жизни и сочинениях великого французского драматурга ХVП века Жана Расина. В ходе повествования с помощью подлинных документов эпохи воссоздаются богословские диспуты, дворцовые интриги, литературные битвы, домашние заботы. Действующими лицами этого рассказа становятся Людовик XIV и его вельможи, поэты и актрисы, философы и королевские фаворитки, монахини и отравительницы современники, предшественники и потомки. Все они помогают разгадывать тайну расиновской судьбы и расиновского театра и тем самым добавляют пищи для размышлений об одной из центральных проблем в культуре: взаимоотношениях религии, морали и искусства. Автор книги переводчик и публицист Юлия Александровна Гинзбург (1941 2010), известная читателю по переводам «Калигулы» Камю и «Мыслей» Паскаля, «Принцессы Клевской» г-жи де Лафайет и «Дамы с камелиями» А.