Остап Бендер в Крыму - [5]

— И что, выпили, по бутылке водки? — скривился Гнитюк. — И никакой ловли? — покашлял он.

— Как никакой? Я и говорю ему ячейка сети должна быть… Проспорил он, одним словом, и поставил четверть. Выпили и ее. А у Лошака бутылка вина еще была. Добавили, значит…

— Ну а сетью вы какой ловили? — отставил пустую тарелку гипсорукий Чудаков.

— Вот слушайте, наберитесь терпения. Подплывает на баркасе Кочубей. А у него, моржа, две бутылки водки и фляга вина — самоделки.

Рассказчик победоносно обвел всех желтыми глазами и, хихикая, продолжил:

— Выпили, разошлись по каютам спать. Утром от головы до пят дрожь охватывает. Немного нашлось. Выпили. Не помогает. Пошел на моторке Кочубей, собака, к берегу. Оперативно вернулся. Привез четвертуху…

— Ну профессор по рыбе, а улов как же? — вымолвил Остап, прорвавшись в паузу рассказа. — И рыба пьяной работы не любит.

— Почему не любит? Ловили. Штормяга, правда, небольшой навалился, но ловили… Кое-кто из слабых в ригу поехал… Но я ни-ни…

— И все же, дорогой, рыбалка как же? А то все выпили, пили, понимаешь, сказал Мамбетович. Он отламывал руками кусочки хлеба, макал их в подливку и ловко бросал себе в рот.

— Да не ловили мы в тот день, Мамбетович. С пьяной командой, какая же рыбалка, — бросил ложку в пустую тарелку Морякин.

— В Одессе был у меня знакомый, — сказал Бендер. — С утра выпьет стакан водки и целый день свободен…

Все засмеялись. Только хмурый больной, с забинтованной шеей, пробурчал:

— И что тут смешного…

Это был человек без чувства юмора, но он старательно лечился. Периодически полоскал с бульканьем горло и с унитазным журчанием спускал свое полосканье в банку.

В палату вошел розовощекий, грузный «больной» с мичманкой на голове. К его больничному халату она шла также, как сомбреро к фартуку дворника. Он целыми днями шатался по больнице, узнавал новости, анекдоты и тут же пересказывал их в других местах.

— Я дико извиняюсь, — заговорщически обвел он всех выпученными глазами. — Слышали новый анекдот? — И не ожидая ответа, начал. — Кораблекрушение. Спасатели вытаскивают утопающих в шлюпку за волосы. Одного за волосы, другого, третьего… А четвертый безволосый. Спасатель хлопает его по голове и говорит: «Сэр, нам не до шуток, дайте голову».

Смех заполнил палату. Из-за болей в суставах Бендер только улыбнулся. А хмурый его сосед с забинтованной шеей снова пробурчал:

— Кораблекрушение, а им смешно…

Но его соседи к таким замечаниям уже привыкли. Каждому уже захотелось рассказать свой анекдот. Но гипсорукий завладевает вниманием палаты и начинает:

— Зяма спрашивает моряка: «Это вы спасли моего Абрашу?». «Ну я». «И вы ныряли на глубину?». «Ну нырял». «А кепочку его там не видели?».

Вся палата надсаживается от смеха. И не слышит бубнеж забинтованного полоскателя.

— Спас ребенка, а ему кепочка… Скряга… — скучно произносит он.

— Тише, — взвизгнула мичманка в халате. — Кессонщик тоже хочет что-то нам рассказать.

Наступила тишина, и голос Бендера не совсем бодро заговорил:

— Бандерша портового притона выходит на балкон и кричит: «Котельщик! Котельщик! Перестаньте топить! У меня клиент соскальзывает!»

Ложки, вилки, тарелки забряцали от громового смеха. И только хмурый полоскатель горла свое:

— Летом разве топят…

— А вот еще, — продолжал Остап, поддавшись общему настроению. — В порту одессит спрашивает: «Эй, на шхуне! На работу берете?». «Нет, не берем». «Счастье ваше, а то бы я вам наработал».

— А вот еще, слышали! Я расскажу…

Затараторили наперебой гипсорукий и Морякин после смеха. И понеслись анекдоты один за другим, веселя сытое послеобеденное сообщество соседей по палате великого искателя подводных сокровищ. И даже пришедший зачинщик в мичманке не удержался, чтобы не рассказать еще один анекдот из своего запаса.

— «Марья Павловна, откройте», — начал он. — «Уже поздно, я в рубашке», — она ему из-за двери. А он ей: «Откройте, и посмотрите, чем я стучу».

Питомцы палаты умирали от смеха. Но тут вошел главврач Ярокин, — и все умолкли.

— 3-здоровые? Пора выписываться, а? — обвел он всех изучающим взглядом. И собрался еще что-то сказать, но появилась регистраторша больницы и подала ему записку:

— Вот прислали… — запыхавшись, промолвила она.

Ярокин прочел бумагу и молча уставился на забинтованного человека без юмора.

— Где же возьму этому самому Кабакину отдельную палату? — перевел он свой взор на «мичманку». — Если даже всех анекдотчиков выпишу… — и ушел, сопровождаемый регистраторшей.

А соседи Бендера по палате долго еще смотрели на дверь, за которой скрылся главврач, ставя его посещение в связь с долгосрочной их выпиской. Затем все сгрудились у открытой двери на балкон, но выйти на него боялись. Был случай, когда один больной вышел ночью на балкон подышать свежим воздухом, да и выпал со второго этажа. Ограждений на балконах еще не сделали. Жив остался, даже ноги не поломал. Спружинила мягкая клумба с цветами.

Над питомцами палаты Бендера нависла явная угроза распрощаться в скором времени с сытой и тишайшей больничной жизнью. Озадаченно вздыхая, они продолжали обсуждать визит Ярокина и ломать головы над вопросом: кто такой этот самый Кабакин?