Осталось чуть - [14]
Вздохнув, Клеменс отложил ручку и затряс кистью руки, пытаясь вернуть ей чувствительность.
- Хочу купить одну из этих печатных машинок, которые поступили в продажу. – Произнес он.
- Хорошая идея, - отозвался Клей Херндон. – Они весят не более ста фунтов. Как раз та вещь, которую можно будет взять с собой для записи речи мэра или с ее помощью писать репортаж о пожаре – так даже лучше.
- За ними будущее, поэтому можешь зубоскалить, сколько тебе заблагорассудится, - сказал ему Клеменс. – К тому же, если бы у меня была одна такая машинка, наборщики могли бы нормально разбирать те материалы, что я им даю.
- А вот то, о чем ты сейчас говоришь – это совсем другое дело, - Херндон вскочил из-за своего стола и подошел к Сэму. – Уж мне-то не составляет трудности... почти не составляет... читать твои писульки. Но сегодня ты действительно чиркал без остановки. И что же ты там накрапал?
Клеменс без слов передал ему исписанные листы. У Херндона было прекрасно развито политическое чутье или просто он обладал достаточной долей проницательности, чтобы ухватить за хвост идею, если допустить, что это не одно и то же. И если он думал так же, как и Клеменс...
Он не проронил ни слова до тех самых пор, пока не дочитал до конца. Затем, медленно кивнув, отдал текст передовицы Сэму.
- Да, сильно, - сказал он. И главное, в самую точку! Когда я в первый раз глянул на телеграмму, я тоже подумал о портах на тихоокеанском побережье, но я как-то упустил из виду, что чтобы извлечь из них хоть какую-то пользу, мятежникам потребуется железная дорога.
- А как насчет Блейна? – Спросил Сэм.
- И здесь я с тобой согласен, - ответил Херндон. – Если он это проглотит, никто потом его всерьез воспринимать не будет. Но будь я проклят, если знаю, что он может сделать, чтобы все это остановить. Как думаешь, что нас ждет, Сэм?
- Что думаю я? – Задумчиво повторил вслед за ним Клеменс. – Я думаю, что нас ждет война.
Генерал Томас Джексон вышел из своего кабинета в Военном Департаменте, который помещался в Мекэникс-Холле, взобрался на лошадь и двинулся на восток мимо Капитолийской площади по направлению к резиденции президента на Шоко-хилл – некоторые люди, принадлежавшие к его поколению, до сих пор называли его Белым Домом Конфедерации, хотя люди помоложе пытались позабыть о том факте, что КША когда-либо были частью США. Окружавший генерала Ричмонд кипел жизнью. По брусчатке мостовой с клацаньем проносились экипажи с лакеями-неграми в изысканных ливреях, застывшими, словно статуи на задках. Возницы фургонов, груженных зерном, железом, табаком или хлопком, громко проклинали, по чем свет стоит, кучеров экипажей, которые не давали им проезда. На тротуарах юристы и мотористы, дамы и рабы, державшие над ними зонтики, чтобы защитить их нежную кожу от лучей весеннего солнца, вытанцовывали выработанный временем менуэт, целью которого было, кто уступит дорогу, и кто пройдет первым.
Мужчина средних лет, хромавший вдоль дороги, при виде Джексона в приветствии коснулся поля своей фетровой шляпы и прокричал:
- «Стоунволл» - «Каменная стена» !
Джексон торжественно ответил на приветствие. Вскоре прозвучало еще одно приветствие, и вновь он коснулся рукой поля своей шляпы. Его наполнило чувство мрачного удовлетворения. Не только те, кому удосужилось служить с ним, но и простые люди помнили и ценили то, что он сделал для них в Войне за Отделение. В мире, где память была чем-то кратковременным, а благодарность – чем-то еще более мимолетным, такое отношение людей играло отнюдь немалую роль.
Президентский особняк окружала железная ограда. У ворот часовые в великолепных новых ореховых мундирах застыли по стойке «смирно».
- Генерал Джексон, сэр! – Хором прокричали они, они отдали честь настолько четко и слитно, что, казалось, они были отлиты по единому образцу на одном и том же заводе.
Джексон добросовестно отдал ответную честь. Без сомнения, часовые были хорошими солдатами и будут храбро сражаться, если потребуется. Когда же он сравнил их с теми сухопарыми «дикими котами», которыми он командовал в Войне за Отделение, он нашел в часовых много изъянов. Правда, он был достаточно честен с самим собой, чтобы попытаться понять, лежала ли вина за это на них или на нем самом. Чуть ранее в этом году ему исполнилось пятьдесят семь, и на фоне серости сегодняшних дней минувшее представлялось в лучших и более ярких тонах. С каждым новым годом это впечатление лишь усиливалось.
Он проехал в ворота к крыльцу президентского дома. К нему поспешили несколько рабов. Один из них придержал морду лошади, пока генерал спешивался, а затем привязал животное к чугунному столбу перед зданием. Джексон швырнул ему пятицентовик. Раб поймал маленькую серебряную монету со словами благодарности.
Невдалеке стояло запряженное двумя конями ландо, которое он никогда прежде не видел. Кучер, белый мужчина, сидел на козлах и в ожидании хозяина читал газету. То, что кучер был белым, дало Джексону ключ к пониманию того, кем может оказаться пассажир данного экипажа, особенно в сочетании с незнакомой каретой.
И точно, в дверях президентской резиденции показался Джон Хэй , выглядевший в своем черном костюме с просторным пиджаком элегантно, хоть элегантность эта скорее больше подходила для похорон. Новоназначенный посланник Соединенных Штатов был мужчиной на удивление приятной наружности, лет пятидесяти, в темно-русых волосах и бороде которого отсвечивали серебром седые пряди. Он чопорно и скупо поклонился.
