Осоковая низина - [80]

— Такая трагедия у нас впервые. Ну, что тут скажешь: всяк кузнец своего счастья.

Мужчины перешли через дорогу к Бруверису, принесли крепкую лестницу, обрезали веревку и спустили Ванага. Паулина раскинула солому, на которую уложили покойника.

Хоть Паулина и не верила в бога, она мертвеца перекрестила. Вилис Вартинь, вытянув лицо, снял шапку. Петерис тоже сдернул ушанку.

— Ну, теперь-то у него наконец будет покой. Никто сараю завидовать больше не станет. И с Бруверисом цапаться уже не придется, — сказала Паулина.

— Мог бы еще водочкой побаловаться, — добавил Вилис и большим пальцем вытер глаза.

Паулина уехала звонить полицейскому, Вилис остался подле мертвого друга, а Петерис отправился домой.

Ну и дурень, думал он. Земля своя была, не умел обрабатывать, вот и удавился. Банк теперь совсем за бесценок отдаст «Тилтини»: построек, кроме сарая, никаких, поля запущены, кустами поросли. Кто позарится? Бруверис? Он, сволочь, уже давно ждал этого.

И вдруг Петерис остановился точно вкопанный. Если бы ему теперь деньги!

В воскресенье швейную машину Эрнестины обычно отставляли в сторону и застилали скатеркой, на которой вышит древний замок с зубчатыми башнями. Эрнестина, повязав белый фартук, неторопливо подавала кофе и не без торжественности садилась за стол сама. Ильмар тоже вел себя серьезнее обычного, хотя не озорничал и по будням. В это воскресенье богослужения в гракской церкви не было, и Эрнестина после завтрака осталась дома. Летом она в таких случаях уходила на кладбище к Густаву, а сегодня полистала немного псалтырь, затем взяла роман о любовных злоключениях Гризельды и погрузилась в чтение — пока не надо будет стряпать снова.

На обед Эрнестина готовила особое лакомство — пончики. Ильмар, взобравшись на скамеечку, смотрел, как в горячем сале преображаются комки квашеного теста — вздуваются, превращаясь к замысловатые рожки с загогулинами.

— Мам, мам! Посмотри! — закричал Ильмар, показывая на причудливую фигурку. — Что это такое?

— Не могу отгадать.

— Петух госпожи Винтер!

Спустя некоторое время, когда все трое уже ели румяные, хрусткие пончики, макая их в клубничное варенье, отворилась без стука дверь и вошел Петерис.

— Добрый день.

Идиллическое настроение мгновенно исчезло. Петериса никто не ждал в этот день, он приезжал раз в две недели и в последний раз был здесь в прошлое воскресенье.

— Что-нибудь стряслось? — испуганно спросила Алиса.

— Дома? Нет, дома ничего не стряслось.

Петерис снял шубу, пригладил волосы, высморкал нос.

— Ванаг повесился.

Пока Петерис рассказывал о том, что случилось утром, Эрнестина вытерла Ильмару рот и встала. На кухне было только три стула.

Петерис сел, Алиса предложила ему пончиков. Он не успел дома поесть и теперь уписывал один пончик за другим. Чем меньше их оставалось в миске, тем печальнее становилось лицо Ильмара. Он тоже отошел от стола и издали наблюдал, как отец доедает последний пончик. Затем наступило молчание. Чувствовалось, что Петерис хочет сказать что-то очень важное, и Алиса позвала мужа в свою комнату.

— Ну как у нее с этими деньгами?

Эрнестина наказала Алисе Петерису про наследство не говорить.

— Сколько ей за дом этот досталось?

— Как, да разве…

— Эльвира написала, что продан.

Петерис смотрел на нее тяжелым пристальным взглядом.

— Ты хочешь попросить у мамы денег?

— Разве просить должен я?

Петерис покраснел.

— Коли за двадцать пять тысяч, то каждому, самое малое, по восемь досталось. На два участка Хромого хватит!

— Откуда ты знаешь, что так много?

— Эльвира написала, что столько просили.

Алиса лгать не умела и сказала, что дом продан значительно дешевле и что матери досталось лишь пять тысяч.

— Ты и в самом деле думаешь, что надо сейчас «Тилтини» покупать?

— Чего ждать? Пока другой купит? Где ты еще так дешево землю достанешь? И под самым носом!

— Ведь там нет никаких построек.

— Поставим. Как же другие поставили?

— Петерис! Проживем без этой земли!

— Ты-то проживешь. Ты сама теперь хлеб зарабатывать не должна, — бросил с обидой Петерис.

С тех пор как Алиса оставила «Апситес», прошло восемь месяцев и она уже успела отвыкнуть от гневных вспышек Петериса. Вконец растерянная, она пошла к матери и передала разговор с Петерисом.

— И не совестно ему! По какому праву они зарятся на мои деньги? Шайка разбойников, грабителей! Сейчас пойду и скажу ему это прямо в глаза.

Алиса оторопела.

— Мамочка! Нет! Пожалуйста, не надо! Прошу тебя, только не это!

Взяв себя кое-как в руки, Эрнестина сказала:

— Я совсем одна. Скоро стану старой. Когда не смогу заработать себе на хлеб, кто мне тогда поможет? Не думай, что пойду к вам! К твоему Петерису. Разве что к всевышнему.

— Мамочка…

— Когда он купит этот сарай, то в какой угол запихнет тебя? На что Петерис строить будет? Ребенок он, вот что. Деньги пускай в банке лежат, как лежали! Не понадобятся мне, останутся тебе. Не тебе — будут Ильмару. Но Петерис из моих денег не получит ни сантима!

Уходя, Петерис даже не закрыл за собой дверь. Дрожащими руками отвязал лошадь и, понурив голову, уехал.

Прошло две недели, но Петерис не показывался. Алиса становилась все неспокойнее. У нее опять поднялась температура.