Осоковая низина - [78]

Правда, Петерис привез Эльвиру на той самой повозке, в которой возил гравий, свеклу, мешки зерна и суперфосфат, а иногда и навоз.

— Ты в самом деле хорошо выглядишь! — порадовалась Эльвира.

Золовка была очень мила и внимательна. Ильмару достался шоколадный дед-мороз и ружье, из которого можно было палить привязанной к нитке пробкой.

— Почему не написала мне, что у тебя бабушка умерла? — деликатно попрекнула Эльвира.

— Думала, что тебя это не интересует.

— Я твоя родственница — и меня не интересует! А с домом что? Уже продали?

— Пока нет.

— Но продадут?

— Собираются.

— А где, вообще-то, дом этот находится?

Алиса сказала адрес, и Эльвира сразу заговорила о другом.

Уже вечерело, когда гости собрались ехать домой.

— Смотри береги себя! Будь благоразумна! — наказала на прощание Эльвира.

А когда они выехали из имения, она сказала Петерису:

— Еще раз прошу тебя, будь и ты благоразумен!

— У меня у самого что, головы нет?

— Не беспокойся! Фрицис все выяснит: за сколько продается дом и не продан ли уже. А я напишу. Только смотри, как бы тебя не надули!

— Мне-то что? Деньги не мои.

— Раз ты муж Алисы, так и деньги твои.

Под закатным солнцем золотисто поблескивал легкий, пушистый снег. Каждую снежинку можно было разглядеть в отдельности.

— Как чудесно! — восхищалась Эльвира.

Алиса все меньше лежала или читала. Она не чувствовала, утомления даже в послеобеденные часы.

— Хочу связать Ильмару теплые шерстяные носки, — сказала она однажды Эрнестине.

Но вязание не очень двигалось. Только через две недели была готова первая пара. Алиса предпочитала хлопотать на кухне, стараясь оставлять Эрнестине больше времени для шитья.

— Перетрудишься — опять хуже станет, — беспокоилась Эрнестина.

— Не хочется у других на шее сидеть.

— Ого! — обиделась мать.

Легкая работа Алису больше не утомляла, а отвлекала от назойливых мыслей, укрепляла ее веру в себя.

Иногда к Эрнестине заходил Артур; он все больше сидел дома, читал или вырезал ложки. Сам на рынке их не сбывал, поручал это дяде, жившему в Бруге. При более близком знакомстве Артур оказался не таким уж замкнутым, каким Алиса знала его раньше. Только далеко не с каждым он был доверчив и откровенен.

В комнате Артура, кроме семи притащенных из лавки ящиков, набитых книгами, были еще кровать, шаткий стул, столик, зеркальце у окна — чтобы бриться — и торчало несколько гвоздей в стене, чтобы вешать одежду. Обувь стояла под кроватью. А на кухне — чайник, котелок, сковорода, несколько мисок, треснутых тарелок и кружек. Всякий раз, когда Алиса в поисках Ильмара заходила к Артуру, ее неприятно поражало грязное окно, наполовину закрытое пожелтевшей газетой.

Однажды, когда Артур отправился в город (на сельских дорогах снег не счищали и велосипедом пользоваться было нельзя), Алиса сняла с гвоздя ключ от его квартиры. Артур иногда неделями не появлялся дома и доверял Эрнестине не только деньги, если они у него заводились, но и второй ключ от двери; ютясь по углам и чердакам, легко было потерять и то и другое. Алиса подрубила белое полотно, чтобы заменить им на окне старые газеты.

Она вымыла окно, затем взяла отцовский молоток, гвоздей, вбила их, продернула тонкий шнурок и повесила занавеску на окно. Она любовалась своей работой, когда открылась дверь и вошел Артур. Алиса растерялась.

— Не думала, что вы так скоро вернетесь.

— Меня подвезли.

Алиса, затаив дыхание, ждала, как Артур отнесется к ее затее. А он лишь взглянул, даже не улыбнулся.

— Простите, что я так… без разрешения.

Артур промолчал и на сей раз. Алиса взяла молоток, тряпку и хотела выйти.

— Постойте!

Алиса задержалась в дверях.

— Я кое-что принес для вас.

Артур раскрыл потертый чемодан и достал книгу:

— Это о цветоводстве.

— Спасибо, но…

Алиса смущенно взяла книгу.

— Вы ведь любите цветы.

Артур затворил дверь.

— Вы не рады?

— Книге я рада, но… Мне стыдно. Вы тогда, наверно, все слышали.

— Откровенно говоря, мне тогда тоже было стыдно.

— Тогда я…

— Спасибо вам за занавеску.

С этого раза они уже не могли так непринужденно разговаривать, как прежде. Когда Эрнестина с Ильмаром куда-нибудь уходили и Алиса с Артуром оставались вдвоем, им становилось не по себе.

Коричневый деревянный дом был наконец продан, и вырученные деньги дети Гертруды поделили на равные части, как это указано было в завещании.

Выйдя из банка, все трое, Рудольф, Нелда и Эрнестина, остановились и переглянулись. Проникнутый мыслью об исключительности момента, Рудольф предложил:

— Пошли к Шварцу!

— Думаешь, надо? — для вида усомнилась Нелда.

— Это событие надо отметить. Вы дамы, я вас угощаю.

Кавалер и его дамы оставили в гардеробе пальто и поднялись в зал. Музыка еще не играла, в кафе было почти пусто. Рудольф заказал шампанского. Подняв искрящийся бокал, он встал.

— За нашу матушку!

Хотела встать и Нелда, но Эрнестина не тронулась с места, и она тоже осталась сидеть. Рудольф осушил бокал, склонил голову, выдержал паузу, принялся за пирожное.

У Эрнестины в сумочке хранился документ на пять тысяч латов и еще четыре сотни наличными, теперь она чувствовала себя как-то странно. Короткие минуты сознания непривычной свободы и независимости омрачались не то тоской по проданному дому, в котором были прожиты детство и юность, не то страхом потерять только что обретенное богатство. Эти лежавшие в сумке бумажки казались слишком ничтожными и тонкими, какими-то нереальными, не имеющими ничего общего ни с коричневым домом, ни с жизнью, прожитой матерью и отцом.