Осоковая низина - [77]

— Так я туда не поеду.

— Как? Останетесь дома?

— А чего? — Петерис махнул рукой.

Женя посерьезнела. Поняла, наверно. Ну и пускай понимает! Все равно когда-нибудь поговорить придется.

Петерис отыскал несколько оставшихся с прошлого года свечечек, но найти подсвечники никак не мог. Шкаф еще был полон Алисиных вещей — блузок, белья и всякой всячины. Петерису пришлось немало порыться, прежде чем он нашел коробку с елочными побрякушками. При этом он испытывал неприятное чувство: Алисины платья, казалось, смотрели на него с укоризной.

Приладив к елке крестовину, Петерис хотел подождать Женю, но девушка уж очень задерживалась в хлеву, и он решил украсить елку сам. Поставил пушистое деревце в кухне на стол, принялся развешивать стеклянные шарики, укреплять свечечки. Петерис не помнил, чтоб когда-нибудь делал это, ему стало даже немного стыдно, что он занимается детским или бабьим делом.

Женя принесла два ведра — из-под молока и свиного пойла, а на елку даже хорошенько не взглянула.

— Ну? Теперь красивее? — не вытерпел Петерис.

— Елка как елка.

На ужин Женя сварила горох.

— Хозяин, возьмите масла и поешьте!

— А вы разве не будете?

— Нет.

— Как же это?

Петерис почему-то рассмеялся.

— Просто не хочется.

Петерис, растерявшись, залез в миску с горохом рукой. Горох был еще горячий и жегся. Отряхнув руку, он взял горшок с квашей, тарелку и принялся есть.

Поставив студить молоко в сени, Женя исчезла в своем углу, за Лизетиной цветастой занавеской. По шелесту одежды было ясно, что она переодевается. Вдруг занавеска раздвинулась, и Женя появилась в одной рубашке и нижней юбке; сердитая, подошла к тазу помыться. Стесняется, подумал Петерис. Не желая смущать девушку, он уставился в тарелку с горохом.

Когда Женя, одевшись, принялась чесать волосы, Петерис спросил:

— Ну, так что, елку будем зажигать?

— Зажигайте, если хотите!

Петерис растерялся. Женя и в самом деле рассердилась. Но почему? Долго думать над этим ему не пришлось. На дворе залаяла собака, кто-то вошел в сени, постучал. Женя покраснела до ушей.

— Войдите, войдите! — крикнула она и кинулась к двери.

На кухню вошел молодой парень. Петерис где-то видел его.

— Добрый вечер, — испуганно поздоровался тот.

— Так рано? А я уже собиралась пойти тебе навстречу, но…

Все трое чувствовали себя очень неловко, но пуще всех — Петерис.

Кое-как придя в себя, он взял фонарь и отправился к лошадям. Когда Петерис вернулся, ни Жени, ни молодого парня на кухне уже не было.

Условились, что в первый день праздника Женя сутра выдоит коров и пойдет в гости, а вечером вернется. Доить в полдень взялся Петерис. Но Женя как ушла в сочельник, так вернулась только на второй день праздника, уже к вечеру. Петерис, по праву хозяина, высказал ей свое возмущение.

— Это еще что такое! Коли каждый начнет поступать, как ему в голову взбредет, что же это будет! Нельзя так!

Женя, поджав губы, молчала. Похоже, она старалась сдержать улыбку. Но от досады и обиды Петерис больше говорить не мог, удалился к себе в комнату и не показывался до позднего вечера, пока не пошел к лошадям. Праздник был испорчен, даже в имение, к Алисе, он не поехал, ведь на третий день праздника надо ехать на станцию — встречать Лизету.

К своему удивлению, Петерис увидел, что с поезда сошла и Эльвира.

— Чего это ты приехать надумала?

— Захотелось тебя повидать.

Эльвиру никогда заранее не поймешь, Петерис в разговор женщин почти не вмешивался, даже не рассказал об испорченном празднике.

— Елку наряжали? — спросила Лизета, войдя на кухню.

— Только не зажигали.

— Кто нарядил? Женя?

— Зачем ей-то?

Петерис начал сердиться. Но больше подозрительных вопросов матери его раздражал пристальный взгляд Эльвиры. Так на него смотрели в тюрьме во время допросов. Какого черта не выкинул он эту елку? Думал, мать обрадуется, поблагодарит, на, вот тебе!

— Скажи правду, сын!

— Какую тебе еще правду надо? — вспыхнул Петерис.

Женщины, переглянувшись, на какое-то время оставили Петериса в покое. За обедом Эльвира бесцеремонно, не отрываясь, разглядывала Женю.

— Как провели праздник? — спросила она слащаво-ядовитым голосом.

— Спасибо, хорошо.

— Особенно праздновать-то, наверно, и не пришлось. И скотину обиходь, и хозяину поесть подай. Хотя женщине о мужчине позаботиться иной раз даже по душе бывает.

Женя наморщила лоб. Не доев, встала и вышла.

— Признайся, дорогой братец, откровенно, как на духу: у тебя было что-нибудь с ней?

— Прямо как скаженные! Не было у меня ничего с ней и не будет.

— Не сердись! Мы ведь только хотим знать.

— Чего суете нос, куда вас не просят!

— Ты, сын, не прав. Разве я против, чтобы ты другую взял в жены? Разве я зла тебе желаю? Но прежде чем делать что-то, надо сперва подумать. Вот как.

— То, что Алиса тебе не пара, мы знаем и не удивились бы, если б у тебя с этой девчонкой что-нибудь было, но ты должен потерпеть, обождать.

Петерис встал.

— Подожди! Другую жену ты всегда найти успеешь, а сейчас появилась возможность землю купить. Потому слушай, что тебе скажут!

Петерис слушал.

На другой день он запряг лошадь и вместе с Эльвирой поехал в Грак, к Алисе.

— Эльвира? Какая неожиданность!

— Ведь теперь в деревне так чудесно. Тишина! Заснеженные леса! И на санях прокатиться можно. Сказка!