Осоковая низина - [140]

В прошлый приезд Ильмар с Алисой говорили, что надо распилить дрова. Всю весну Петерис сетовал, что, не распиленные, они могут летом сопреть. Но Алиса еще окончательно не договорилась с трактористом, потому что Ильмар не мог точно сказать, когда приедет.

— Как отец?

— Вроде полегчало ему.

— Так завтра распилим дрова, а послезавтра съездим к нему.

Дрова на другой день распилили без помех, и за ужином Ильмар приличия ради выпил с трактористом рюмку. Затем ушел в комнату и лег на кровать. Ворочая поленья, он утомился. Излишней нагрузкой на нервы был и алкоголь, от которого Ильмар обычно не получал никакого удовольствия, только будоражился и лишался сна.

Вошла Алиса.

— Ты устал, сынок.

— Не очень.

— Из-за нас тебе теперь часто приходится утомляться.

Когда Ильмар еще был мальчиком, она иной раз доверяла ему свои заботы, пыталась поделиться с ним. Такая минута настала и теперь. Алиса заговорила о Петерисе.

— Был бы он немножечко другим! А то знает только землю да работу, больше ничего. Да еще вечные попреки, если что сделать не успеешь. Не хочет ни на людях бывать, ни книгу почитать. Или просто зайти к кому-нибудь потолковать, пошутить. Скоро его опять домой отпустят и…

Эти речи Ильмар слышал не впервые. Они будили в нем противоречивые чувства. Ильмара волновало стремление матери к полному доверию, он жалел ее, страдающую от недостатка душевной близости, но в то же время ему казалось, что мать сама в этом виновата, что ей не следовало жаловаться, у него возникало невольное желание дать ей еще глубже почувствовать ею же скрываемую боль и в чем-то упрекнуть, все равно в чем.

— Он теперь страшно боится смерти, — продолжала Алиса.

— А ты смерти не боишься? — спросил Ильмар.

Он знал, как меняется у матери лицо на кладбище, как много она говорит об усопших, с каким благоговением читает в местной газете выражения соболезнования.

— Ничего тут не поделаешь, так уж заведено.

— Богом.

Алиса не ответила. Вера, привитая ей с детства, вспыхивавшая в трудные минуты в молодости, теперь потускнела, сохранились лишь смутные представления о святости, долге, любви к всевышнему.

Глупое желание мучить зря мать у Ильмара вдруг прошло. Вместо этого ему захотелось сказать ей что-нибудь хорошее, утешить ее, но он не находил слов.

— Спи, сын!

— Да.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Ильмар уснул уже далеко за полночь.

В районе, помимо центральной, были еще три другие больницы. Петериса отвезли в самую дальнюю и маленькую, куда обычно помещали стариков, на выздоровление которых уже не надеялись. Поэтому Ильмар немного удивился, увидев отца таким бодрым.

— Я так и думал, что приедете, — обрадовался Петерис.

Он мог ходить, и все трое вышли поговорить в больничный сад и сели на скамейку. Алиса достала из сумки привезенные Ильмаром апельсины, Петерис извлек из кармана халата нож, почистил один и принялся есть.

— Там ведь все смотрят, — сказал он, кивнув головой в сторону больницы.

Алиса сказала, что дрова распилили.

— Тогда надо начинать колоть.

Петерис посмотрел на Ильмара и не то улыбнулся, не то усмехнулся, словно сказанного Ильмар не мог или не хотел понять. С тех пор как Ильмар стал взрослым и в «Виксны» только наезжал, Петерис обычно в такой форме выражал свое желание, если хотел, чтобы сын сделал ту или иную работу. Ильмару эта робкая усмешка не нравилась, ему было бы гораздо приятнее, если бы отец о своем желании сказал совершенно серьезно, хотя бы работа эта и потребовала много времени, оторвала от основных занятий. А именно в этом неопределенном, неубедительном, невольном смешке выражалось неосознанное превосходство и осуждение: ты, горожанин, привык лентяйничать, не понимаешь, что такое работа, с тобой, с этаким, и разговаривать-то о дельных вещах не стоило бы.

Ильмар, как обычно в таких случаях, отмолчался.

— Уж расколем, — поспешила вмешаться Алиса.

— Дрова все лето в чурбаках пролежать не могут! Хочешь, чтоб погнили?

С Алисой можно было разговаривать значительно резче.

— Я поищу, договорюсь с кем-нибудь, кто сразу расколет.

— Кого же ты найдешь? И сколько сдерут с тебя? Коли бы я сам.

Ильмару наконец надоело слушать, как вместо него пробирают мать.

— Приеду через две недели и расколю, — сказал он тем сдержанным тоном, каким обычно уступал начальству.

Почувствовав явный холодок в голосе сына, Петерис осекся и снова превратился в больного, несчастного старикашку. Радость свидания исчезла, остался лишь долг. Алиса рассказывала Петерису про домашние дела, Петерис же о том, как его тут лечат.

— Что врачи эти! Ведь они тоже всего не знают, — заключил Петерис.

На обратном пути Ильмар остановился на лужайке. Трава там была скудная, но росло много кошачьих лапок и первоцветов.

— Ты устал? — спросила Алиса.

— Нет. Захотелось нарвать цветочков.

— Ты, сынок, не огорчайся! Уж он такой.

Когда Ильмар приехал колоть дрова, Петерис уже был дома.

— Ты один? — спросил он.

— У Гундара свои дела.

Гундар кончил институт, стал инженером и работал на радиозаводе. Ильмар и не стал звать его с собой.

В субботу Ильмар поднялся рано, наточил топор и принялся колоть дрова. Вышел и Петерис. Опираясь на палку, он, улыбаясь, долго наблюдал, как Ильмар работает.