Особый дар - [20]

Это означало, что она покупает одну из уличных сценок и сценку в парке — по тридцать фунтов за каждую. Дриффилд просиял. А Аманда вновь принялась рассматривать картины. — И еще — вот этот натюрморт, цветы. Имей в виду, — обратилась она к Мейзи, — что плачу за него не я. Платит Эдуард. Это будет хорошо смотреться в его квартире — там вообще не те картины, какие нужны. И я заставлю его постепенно их сменить.

— Миссис Феррарс… — начал было Тоби, совершенно оглушенный.

Но Аманда не дала ему договорить.

— Неужели вы думаете, я купила бы работы вашей матери, если бы они того не стоили? — набросилась она на него. — Я благотворительностью не занимаюсь. Да люби я вас больше всего на свете, — добавила она с неожиданной сентиментальностью, — все равно я бы не купила вещи, которая мне не нравится, даже рискуя уязвить вас этим до глубины души. Просто не смогла бы.

Был в ее голосе призвук тщеславия, но в то же время и полнейшей искренности. Она и в самом деле ни за что на свете не купила бы плохой картины — разве что художник пропадал бы от нужды, но даже и в этом случае ничто не заставило бы ее повесить купленную картину у себя в доме.

Наконец Аманда со стоном поднялась.

— Ноги затекли, — пояснила она.

Дриффилд на радостях пригласил всех выпить.

— Я бы с превеликим удовольствием, — сказала Аманда, — но неудобно заставлять шофера ждать. — Она потрепала Мейзи по плечу. — Если вы с Тоби находите, что тут есть, что спрыснуть, ступайте и спрысните.

— Конечно, спрыснуть следовало бы, шутка сказать, — вставил Тоби, — но я считаю, Мейзи надо поскорее вернуться в колледж и засесть за книги. Она и так немало для нас потрудилась.

— Для кого это для «нас»? Ах, для вас и вашей мамы… Мне бы хотелось с ней познакомиться. Ну, познакомимся на вернисаже. Мистер Дриффилд, ведь он пройдет успешно, да? Дайте мне только знать, если я могу еще что-нибудь сделать.

Она стремительно вышла, и Тоби вдруг почувствовал острую ненависть к ней: распоряжается ими обоими — и им, и матерью, — а сама ни в чем, ни черта не смыслит. Но потом его захлестнуло теплое чувство к Аманде и стало стыдно за минутную вспышку.

— Ты терзаешь себя, — сказала Мейзи, когда Аманда уехала. — А зря. Мама никогда не делает ничего такого, о чем могла бы потом пожалеть. И мы обязательно это дело отпразднуем!

На другой день случилось небывалое: Тоби получил письмо от отца.

«Дорогой сын,

я маленько беспокоюсь за нашу маму. До того она переживает из-за этой самой выставки, прямо боюсь, как бы не свалилась. Заработалась совсем — и как только глаза выдерживают, не знаю. Хорошо ли у нее выходит — судить не мне, да только я все думаю: понимает ли твоя Мейзи, что затеяла? Ведь маме придется теперь водить знакомство с разными важными и шикарными господами, а она с такими сроду не зналась — вот только когда была в служанках, но это совсем другое дело. Она мне не очень-то много рассказывает, но я так понимаю, тут потребуются кое-какие расходы. Вот мне и желательно бы знать, какие именно. Кому-то надо же и о деле подумать. Мне твоя Мейзи по душе, девушка она, по-моему, хорошая, только сама не понимает, какую заварила кашу. А какое твое мнение, получаются у мамы эти ее картины или нет? Ты-то, наверное, в этом разбираешься. Может, мое беспокойство и напрасное, но только оно меня точит.

Остаюсь любящий тебя папа».

Тоби постарался ответить как можно дипломатичней, упомянул между прочим, что никаких расходов не предвидится; это, пожалуй, было неосторожно с его стороны, но он просто не мог придумать, как вывернуться иначе. Сообщил отцу, что, по мнению людей понимающих, картины у матери хорошие, да и сам он считает, что как бы там ни было, а ей надо попытать счастья. «Ты тоже приезжай на выставку, если сможешь ненадолго оставить киоск». (Ведь так или иначе, решил Тоби, все они скоро узнают его подноготную, и терять ему нечего.) «Никакой каши Мейзи не заварила. Она понимает, что к чему, и, если бы не была уверена, что дело выгорит, не стала бы ничего затевать, чтобы маме не пришлось разочаровываться. Несколько картин уже продано — в общей сложности на семьдесят фунтов».

Отправив письмо, он пошел к Бобу выпить чаю — вот уже недели две они виделись лишь мельком, на ходу, и Тоби толком не знал о его житье-бытье. Боб оставил за собой комнату в колледже и много работал в лаборатории, а вечерами шел в дом Чемпиенов.

У Боба он застал Риту и Эйдриана. Ритина беременность пока была незаметна — только налилась грудь да слегка располнела шея. Хорошенькая, женственная, она ловко управлялась с треснутыми чашками и щербатым коричневым чайником из холостяцкого хозяйства Боба.

— Да-а, не часто вы здесь показываетесь, — упрекнула она Тоби.

— Но и вы тоже. Как самочувствие?

В ответ Рита пустилась в подробности весьма интимного свойства — застенчивостью она не отличалась. А он, Тоби, еще считал ее умной! Нет, она просто хитрая, вот это будет точнее. Эйдриан очень смутился — так бывало всякий раз, как кто-нибудь упоминал, хотя бы косвенно, о чем-то имеющем отношение к сексу. Тоби догадывался, что проблемы эти вовсе ему не чужды, но самая мысль о них вызывает у него страх.