Особые обстоятельства - [17]

— За-ви-ду-ешь, — по слогам повторяла Сонечка, объясняя и себе этим словом отношение сестры, и добавила вызывающе: — А я почти что счастливая, и для полного счастья мне не хватает только хорошего человека. Не хахаля, а хорошего, поняла? И взяла бы я за руку Толика и к тому человеку от тебя, сквалыги, ушла.

У сестры подбородок затупился, словно топор перевернули обухом вниз, она захлюпала, еле выговорила:

— Вот, вот благодарность за все… А я ведь только добра тебе желаю. — И убежала в комнату.

Сонечка быстро прижала несколько раз к телу махровое полотенце, накинула халат и заторопилась за нею, и, обнявшись, долго и обильно они плакали, измочивши друг дружку слезами, все прощая друг дружке, чтобы завтра снова поссориться. И Сонечка не кривила душой: в самом деле, найдись такой человек!.. В самом деле, найдись!..

Она завидовала девчонке, занявшей с двумя парнями столик. Один из парней, буйноволосый, в кремовой рубашке-безрукавке, откинувшись спиною на колонну, пускал в потолок фиолетовые баранки дыма, и губы у него — показалось Сонечке — были такими же, присоском, как у Хабиба. Он небрежно и владетельно иногда на девчонку поглядывал. А второй, в душном двубортном пиджаке и помятой рубашке, потной ладонью заправлял за уши слипшиеся сосульки светло-русых волос, с такой нежностью, с такой болью смотрел сбоку на девчонку, и глаза у него были в точности как, помнится, у того одинокого мужчины, которого приветила Сонечка в один из первых дней своей самостоятельной работы. Девчонка, подтянутая, по-спортивному подобранная, в белой рубашке с распахнутым воротом «апаш», в джинсах, то и дело смахивала с выпуклого лба солому волос, и фиалковые чуть подведенные глаза ее равнодушно перебегали по фужерам и бутылке сухого, которые Сонечка по заказу поставила. Ах, если б на Сонечку так глядели, как этот парень с голубыми глазами!

Она не помнила, как на нее глядел Хабиб!.. Она совсем редко теперь вспоминала о нем, — будто приснился, когда неладно, неудобно лежала. Если бы люди не забывали свои боли, свои обиды, — каково бы жилось, все бы с камнем на шее. Она ударяла по клавишам кассового аппарата, прокручивая ручку, а сама думала, что ей еще повезло — у нее легкий характер, может быть, и в самом деле отцовский, как утверждает сестра, и она забывает обиды, думала о том, сколько всего несут в себе люди, приходящие в ресторан, и если бы можно было заглянуть каждому в душу… Потом вышла в зал, приняла и принесла еще два заказа, прислушалась к тому, что рассказывает за «шоферским» столиком широкий, будто шкаф, дядька, чуть не рассмеялась, обратив внимание, что у дядьки на бицепсе тушью выколото: «Нет в жизни счастья». И вдруг почувствовала — в зале чего-то недостает, как будто несколько столов исчезло или музыкальная машина провалилась.

Нет за столиком тех, троих! Бутылка пуста, закуски едва расковыряны; правда, съедены два рыбных ассорти… В пепельнице погасла сигарета, серый столбик пепла лежит целиком… Бумажные салфетки смяты и набросаны в тарелки… Сонечка поискала под тарелками, перевернула даже стаканчик из-под салфеток — денег не оставили. Она побежала к двери, где на стуле, сдвинув фуражку на нос, скучал швейцар дядя Петя. Он-то должен был хотя бы девчонку заметить: редко кто входил в ресторан в джинсах даже днем.

— В джинсах выходила и в рубашке выходил… А в пиджаке — не видал, не знаю, — озабоченно ответил дядя Петя и перебросил фуражку на затылок.

Сонечка высунулась на улицу, глянула направо, налево. Полуденное солнце желто заливало всю широкую перспективу, не оставляя теней. Сонно двигались прохожие, с заунывным воем прокатил троллейбус, отрывая от проводов прикипающие к ним рога.

У Сонечки горела щека — будто ей влепили пощечину…

…Когда Хабиб в «Колизее» рассчитывался с официантом, который вполне равнодушно забрал кучу денег, Сонечка уже все решила. Она даже не подумала тогда, что Хабиб давненько не клянется ей отвезти ее в Душанбе, показать своим родителям, что перестал учить ее своему языку и хохотать, хлопая ладошами себе по бедрам, когда она неправильно выговаривала таджикское «е». В Душанбе была похоронена мама; Сонечке очень-очень хотелось в Душанбе, где фрукты горят насквозь и пахнут медом, где никогда не заходит солнце. Она прислушивалась, как внутри ее, в потаенной золотой тишине, зарождается новая, еще никому неведомая жизнь, и была бесконечно благодарна человеку, который в ласках эту жизнь ей подарил. И когда они вышли из «Колизея», Сонечка потянулась к Хабибу и призналась, одним дыханием призналась… А он закричал, замахал руками, не соображая, что с Сонечкой так разговаривать нельзя, и потом ударил ее по лицу…

…И словно этот удар снова повторился сейчас, она отшатнулась, побелела и мимо дяди Пети, через зал побежала на раздачу. Надежды Николаевны не было, да и чем могла помочь Надежда Николаевна? Рита рукой, как шлагбаумом, перехватила Сонечку:

— Что стряслось-то? Да успокойся, вон губы как трясутся.

— Они сбежали, сбежали, — твердила Сонечка, указывая в сторону зала.

— Кто сбежал? Не заплатили? Ну, такое случается, всех не укараулишь. Мир не без подлых людей. На сколько наели-напили?