Особое задание - [4]

Никитична умолкла, перевела дух. Подперев ладонью разгорячённое лицо, она ощутила, как на виске под пальцами часто-часто бьется пульс. Ты дошла, старая Никитична, дотащилась...

Дубяга смотрит на неё лучистыми, сыновьими глазами, и нег сейчас никого на целом свете род- нее этого пария.

Под вечер вернулся с передовой подполковник Ярунин, лицо его потемнело от солнца и пыли. Дубяга порывисто встал ему навстречу. В про­зрачных глазах подполковника вспыхнул огонёк, а в радостной улыбке его расправились строгие морщинки по сторонам рта.

—    С возвращением тебя,— сказал он, крепко пожимая Дубяге руку,— в добрый час.

Он поздоровался за руку с Никитичной и увёл сё за перегородку. Усадив старуху рядом с со­бой, выслушал её неторопливый рассказ: на краю Ржева под видом школы связи разместилась школа фашистских диверсантов; Пётр Семёнович днём и ночью следит за этой школой, нашему разведчику удалось проникнуть в школу, и он постоянно находится там.

Сложив на груди руки, Никитична рассказы­вала обо всём так просто, с такой ясностью, словно речь шла о привычных этой старой жен­щине делах, и хотя подполковнику многое было известно из того, что она рассказывала, он дал ей вволю выговориться.

Бесшумно вошёл младший лейтенант Бело­ухов, положил на стол перед подполковником расшифрованный текст донесения, замешкался у двери, с любопытством стрельнув глазами в Никитичну. Но Никитична не обратила внима­ния на него; не спуская глаз, следила она за под­полковником, читавшим донесение. Это она, Ни­китична, принесла в своих игральных картах за­шифрованное донесение от Петра Семёновича. Пётр Семёнович сообщал о том, с каким зада­нием, где и когда высадятся на парашютах ди­версанты.

Подполковник внимательно перечитал донесе­ние ещё раз и вышел с бумагой в руке. Он го­ворил с Дубягой. Никитичне было слышно, как, щёлкнув каблуками, Дубяга отправился выпол­нять распоряжение подполковника.

Но Никитична и не подозревает о существова­нии в Ржеве «Брата». До той поры, пока дело не потребует связи их между собой, они рабо­тают, ничего не зная друг о друге.

Никитична долго не могла уснуть на постлан­ной ей Подречным постели. Ей было слышно, как на улице ржали кони, подполковник негромко отдавал приказания, кто-то споткнулся под ок­ном и крепко выругался, звали Подречного.

Это она. Никитична, принесла через линию фронта зашифрованное донесение, и подполков­ник принимал меры, чтобы оградить штаб от диверсантов.

За окном простучали копыта, стихли. И снова всё смолкло на хуторе. Капитан Дубяга повёл в засаду небольшой отряд...

...На краю Ржева на базаре старуха Ники­тична узнала Петра Семёновича, хотя густая борода сильно изменила его лицо. Господи, да кто же мог признать его такого! Вокруг народ торопится продать, выменять, пока не нагрянули солдаты и полицаи, и среди людей стоит Пётр Семёнович, прежний главный агроном района, с большой кастрюлей, прикрытой, чтобы не осты­вал товар, толстой тряпкой, и торгует лепёшками.

По глазам ли его памятным признала Ники­тична или просто чутьём одинокого, обездолен­ного человека? Она положила руку на его ка­стрюлю и глянула на него снизу вверх.

— Ивана Переметова мать я, председателя колхоза «Путь Ильича», — говорила Никитична, и слёзы текли по её почерневшему от горя лицу.

Пётр Семёнович посмотрел в лицо её, в глаза долгим, припоминающим взглядом. Им было что припомнить обоим. Лучшим колхозом района был «Путь Ильича». Приезжал главный агро­ном, допоздна засиживался с Ваней, рассуждали о делах. Был колхоз, была семья, был дом, и в том дому хозяйкой была вдова Никитична.

Само горе ходит теперь по родному краю в облике этой старой женщины. Единственного сына Ваню на глазах у всей деревни фашисты повесили, каждого десятого в деревне расстре­ляли, и всю деревню сожгли за связь с партиза­нами. Гарь повисла над Ржевским районом. Все, кто мог, бежали к партизанам.

А старой Никитичне бог смерти не дал. Од­ной ненавистью жива она, ненависть глаза ей насухо высушила, а вот встретила родного чело­века, и слёзы текут, текут.

Пётр Семёнович увёл Никитичну домой в бли­жайшую деревню к свояченице, куда он сам пе­ребрался из Ржева.

День-другой Никитична приходила в себя, а потом стала присматриваться. Свояченица ходит в дальние деревни покупать муку, жена Петра Семёновича печёт лепёшки, а Пётр Семёнович торгует лепёшками на базаре. Неужто так и жи­вут: пригнулись, приспособились, притихли?

Стала Никитична ревниво следить за Петром Семёновичем, а он и не таился от неё, и скоро Никитична поняла — тяжёлая борьба ведётся против фашистских захватчиков, и борьба эта разная. Стала просить Петра Семёновича: и она чем может помогать будет, жизнью своей она не дорожит, а пройти с заданием сумеет там, где и молодым не пройти.

Задержит её гитлеровец в зелёной шинели, схватит, прохрипит пучеглазый вражина: «Куда идёшь? Убью! К русским пробираешься!» Рас­плачется Никитична: «Внучонок там у меня. Внучёнок один-одинешенёк на той стороне остался».

Фашист толкнёт её в грудь и погрозит ей ав­томатом. Кому нужна старая! Невдомек душе­губу, что за поимку Никитичны крест ему при­читается.