Особое задание - [8]
Не успели они полакомиться молоком, как сверху снова ударили самолетные пушки. По двору промелькнула тень «мессершмитта».
- Спокойно, спокойно, граждане,- крикнул Пахомыч, словно перед ним была целая толпа. Он подмигнул ребятишкам, но вдруг озабоченно завертел головой, шумно потянул носом воздух.
- Вроде гарью пахнет… чуешь? - обернулся к Климу. И тут они увидели, как из-за перегородки тянется дымок.
- Матка боска! - всплеснула руками женщина и бросилась в отгороженную половину сарая. Дети с плачем побежали за ней.
- Климка, айда за мной!
Они вбежали в каморку с одним крохотным оконцем. Клим увидел под потолком бревно, расщепленное снарядом. По старым пожелтевшим газетам, которыми были оклеены стены, быстро растекались язычки огня. Они торопливо подбирались к углу, где висела икона, обрамленная расшитым полотенцем, поблекшими цветами из древесной стружки.
Хозяйка принесла ведро воды. Пахомыч с силой выплеснул на стену. Огонь зашипел, но не погас, переметнулся по бумаге вниз. Клим стянул с сундука домотканое покрывало и с силой ударил по пламени. Дым ел глаза, щекотал в носу, но парнишка отчаянно стегал по стене покрывалом.
Пожар потушили. Полька со слезами на глазах благодарила солдат, дрожащими руками наливала из крынки молоко в кружки.
- Проше, панове, проше!..
- Спасибочки, пани. Нам некогда.
Пахомыч развернул свою большую мозолистую ладонь и показал на ней растопыренными пальцами, как они будут скакать. Дети заулыбались, размазывая по щекам слезы.
А сверху снова обрушился огонь вражеского истребителя. Зазвенело разбитое оконное стекло, с полок попадали горшки и тарелки.
Женщина с криком упала на пол, прикрывая собою детей. Шорник схватился за левое плечо, побледнел и опустился на сундук.
- Что, Пахомыч?! - Клим с тревогой смотрел на старого солдата.
- Зацепил, дьявол!..
Клим бросился к лошадям, достал индивидуальный пакет, перевязал Пахомычу плечо.
- Выходит, Климка, это мы беду на них накликали,- мрачно проговорил Пахомыч.- Теперь этот стервятник не отстанет, пока не сожжет сарай. Нужно быстрее уезжать.
Пахомыч встал и, пошатываясь от пронзившей плечо боли, решительно направился к двери. Женщина кинулась к выходу, заслонила его собой.
- Не, не, русский солдат! - горячо заговорила она.- Недобро выходить.- Она подняла крышку погреба, показывая, что, мол, надо спрятаться туда.
- Подпалит, глупая,- увещевал Пахомыч.- С чем останешься, где жить будешь? А мы на конях быстро к лесу доскачем.
В небе вновь надрывно загудел фашистский истребитель.
Решение к Климу пришло внезапно. Он подбежал к Бурану, быстро подтянул подпругу, отвязал поводья. Одна мысль владела им: отвести беду от польской крестьянки и ее детей, от Пахомыча.
- Ты куда, Климка? - крикнул шорник.
Но парнишка уже был в седле. Выехав из сарая, Клим разыскал в небе вражеский самолет и, пришпорив Бурана, во весь опор помчался в сторону леса.
- Нажми, Буран!- шептал парнишка, пригнувшись к шее скакуна.
Оглянувшись, Клим увидел, что фашист на небольшой высоте развернул самолет и с резким снижением идет на него. Когда свист пикирующего «мессершмитта» послышался совсем близко, Клим резко откинулся назад, с силой рванул поводья на себя. Буран вздыбился, роняя на землю окровавленную пену. Разорванная снарядами земля оказалась далеко впереди всадника.
- Ага, промазал! - закричал Клим от охватившей его радости. Теперь скорее к лесу.- Вперед, Буран, вперед! - горячо шептал парнишка, судорожно сжимая поводья.
Но где истребитель? Что-то не слышно. Клим быстрым взглядом обшарил небо. Самолета нигде не было.
Клим облегченно вздохнул, хотел было остановить коня, но тут же увидел «мессершмитт» впереди себя. Прижимая самолет к самой земле, фашист несся прямо на него. Еще несколько секунд, и все будет кончено. Внезапно Буран резко остановился на краю глубокого противотанкового рва. Клима мгновенно вырвало из седла, и он кубарем полетел вниз. «Мессершмитт» черной ревущей громадой пронесся над ними и исчез вдали.
Все стихло. Придя в себя, Клим открыл глаза, с трудом поднялся на ноги. Сильно болело ушибленное при падении плечо. На краю рва стоял его верный Буран. Клим выкарабкался наверх, прильнул к коню и прошептал:
- Теперь все хорошо, родной ты мой…
И сердце юного горниста наполнилось радостью, такой же необъятной, как и сверкающая над ним чистая синева неба.
Юрка
У Юрки Пантелеева умирала мать. Она лежала в землянке на низком топчане у небольшого, с потрескавшимся стеклом оконца, вытянув руки поверх старого, сшитого из разноцветных тряпиц одеяла. Около топчана на самодельном табурете кружка воды и кусочек хлеба. Юрка, примостившись у ног матери, в безотчетном страхе смотрел на родное лицо и тихо повторял:«Мамка, не умирай… мамка, не умирай…»
Мальчик не знал, что делать. Хотел бежать на большак, чтобы у первого встречного просить помощи, но от их сожженного немцами при отступлении хутора до большака было четыре километра. Юрка боялся оставить мать одну. Сквозь слезы неотрывно смотрел на уже восковое лицо матери, осторожно гладил ее холодеющие руки.
И тут до его слуха донесся далекий рокот мотора. Он быстро приближался.
