Особо торжественный случай - [2]

Но оркестр... Оркестр был его гордостью, его отдушиной. Он был поистине его детищем. Все тут состоялось благодаря ему, и только ему, - инструменты, о покупке которых он было заикнулся перед директором, но тот, будто лишившись дара речи, так страшно округлил глаза, что учитель пения в страхе попятился от него и потом долго старался избегать встреч с ним; да и с учениками пришлось повозиться, убеждать, пока они загорелись и стали оставаться после уроков на репетиции. Прошло много времени, прежде чем оркестрик мог свободно и выразительно играть туш. Никто бы теперь не усомнился, что это именно туш, а не вальс. А что еще нужно для особо торжественных случаев? Директор, узнав об этом, вызвал учителя, похвалил сквозь зубы. Учитель был на седьмом небе.

Стоял солнечный сентябрьский день, когда директор сообщил учителю пения, что в село через три дня приедут из Баку важные гости и поэтому он, директор, освобождает на оставшиеся до приезда гостей дни учителя пения от занятий в школе с тем, чтобы тот все это время занимался со своим оркестром. Надо будет сыграть туш, и, видимо, не раз.

Директор поднял палец и назидательно покачал им перед носом учителя пения - хоть лопни, а чтобы школа не ударила в грязь лицом перед почетными гостями района...

В эти три дня нельзя было узнать учителя пения. Когда он вернулся домой после разговора с директором и жена с большей, чем обычно, долей язвительности спросила у него, почему это он явился с работы раньше обычного, уж не выгнали ли его из школы за ненадобностью, он вдруг так шикнул на нее, что она тут же забилась к себе в угол и, окостенев от страха, больше оттуда не выходила, а только робко наблюдала, как он собирает инструменты, как ходит, наполненный до ушей чувством собственного достоинства, из угла в угол. (Инструменты оркестра он всегда держал дома, в укромном месте, подальше от назойливых и любопытных внуков, аккуратно обращался с ними, вовремя вытирал пыль и прочее.) Походив некоторое время молчаливо, он наконец снизошел до жены.

- Важное задание дали, - сказал он. - Очень ответственное. Из самого Баку важные гости приедут. Надо их встретить.

И сам он в это время стал каким-то очень важным и деловым, каким жена не привыкла его видеть, и потому она теперь с любопытством следила из своего угла за мужем, смотрела и не узнавала, будто его подменили.

Ворвались в комнату внуки.

- А дедушка дурак! - закричали они наперебой еще в дверях.

- Я вам покажу, какой дедушка! - взъярился он, замахнувшись на внуков трубой, которую чистил. - Я вашим отцам языки поотрываю! - орал учитель пения, постепенно загоняя ошалевших от неожиданности внуков в угол, уже обжитый бабушкой. Там они прижались друг к другу, глядя на невиданного доселе дедушку, и казалось им, будто он даже ростом сделался выше. Да, грозен...

Все эти три дня жена его ходила тише воды, ниже травы, торопливо подавала ему обед, когда он, напустив на себя слишком уж утомленный и озабоченный вид, возвращался с репетиций, стирала и перестирывала его рубашки, гладила по нескольку раз без всякой нужды ему брюки, чуть ли не на цыпочках ходила, когда он отдыхал. Внуки в эти дни к дедушке не допускались, чтобы не мешали ему сосредоточиться. Соседям жена не раз напоминала о важном задании мужа и просила не шуметь.

Теперь учитель пения шел по улице села, высоко задрав голову, а когда встречал односельчан, лениво, нехотя, будто его вынуждали открывать тайну, отвечал на их вопросы:

- Да, да... Скоро приедут. Надо как следует встретить. Многие думают, ну что оркестр, что такое туш... Думают, легко это... Нет... Тут надо это самое. - Он помахивал рукой в воздухе, будто дирижировал себе, желая подчеркнуть всю невыразимость "этого самого". - А без него ничего не получится, без этого лучше и не браться даже...

Собеседник понимающе кивал, наморщив лоб, отчего учитель пения делал вывод, что тот ни хрена не понял, но тем не менее руководитель оркестра оставался доволен, заметив уважительные искорки в глазах односельчанина. Еще выше задрав голову, он продолжал свой путь

Во время репетиций, проходивших обычно в школьном дворе, когда к забору прилипало множество любопытствующих детей и даже взрослых, учитель пения, вдруг оборвав самозабвенно дующих в трубы оркестрантов ударами тоненькой, выстроганной им кизиловой палочки о край барабана, деловито нахмурившись, подходил к забору и строго выговаривал надоедливым посетителям:

- А ну-ка идите отсюда, не мешайте! Живо! Мы тут делом заняты, а вы мешаете. Бездельники... - И толстый его живот, как полная луна из-за туч, важно выплывал из брюк, словно желая подчеркнуть серьезность всего тут происходящего, чему помешали "бездельники".

Публика, с которой обошлись столь неуважительно, понуро расходилась, оглядываясь, но во взглядах уходивших как детей, так и взрослых, учитель пения замечал почтительность и уважение к тому делу, которым он сейчас занимался. И в душе ему было жаль, что они так легко послушались его и ушли. Ведь он в эти минуты был на высоте, и им стоило полюбоваться, честное слово.

Старики села первыми стали здороваться с ним при встречах. Он отвечал с достоинством, говорил недолго, чтобы не думали, что наконец-то дорвался до дела и вот обрадовался - разливается соловьем, нет, напротив, он знал цену каждому слову, будто за каждое лишнее у него из зарплаты удерживали рубль. Хотя очень хотелось ему покалякать со стариками всласть, чтобы видели его чинно, на равных беседующего с ними. Но приходилось держать марку, и он, сославшись на неотложные дела, шел дальше.