Особо опасный преступник - [34]

Эту выдержку сопровождает комментарий, весьма красноречивый для характеристики представлений некоторых интеллектуалов, присвоивших себе право "утонченного" толкования де Сада и садизма. Эти представления не только личная позиция, они имеют немалое общественное звучание, они весьма опасны, ибо содержат неприкрытое восхваление преступления и преступника. Суждения о маркизе и его сочинениях совершенно игнорируют психиатрические, психологические (патопсихологические в особенности) и криминологические аспекты личности маркиза, его патологические переживания и влечения. Батай же считает, что люди, как правило, не способы оценить де Сада и его писания иначе, чем это сделал Жанен. По мнению Батая, неприятие, чувство омерзения при смаковании убийств, трупов, надругательств над людьми и т.д. свойственны малодушным людям, которыми движет нужда и страх. Между тем мы это уже много раз слышали и от гитлеровских растлителей, которые создавали сверхчеловека, восхваляли смерть и призывали к убийствам.

Некрофильские картины и видения де Сада способны вызвать крайне негативную реакцию у вполне уравновешенных, нетревожных, сильных людей, настолько они противоречат фундаментальным, глубинным ценностям, главным регуляторам человеческого существования и общежития. Некрофильские фантазии де Сада вполне могут быть объяснены с позиций традиционной психиатрической диагностики и симптоматики, даже если скептически относиться к возможностям современной психиатрии. Понятно, что проявления психической патологии способны вызвать тревогу у кого угодно и желание принять адекватные меры защиты.

А. Камю, давний поклонник террористических убийств, "вынужден" признать, что де Сад строил идеальные общества, но, в отличие от своей эпохи, кодифицирует природную злобность человека. Он старательно конструирует град, основанный на праве силы и на ненависти, будучи его предтечей. Согласно формуле де Сада, нужно стать палачом природы: "Я ненавижу природу... - утрирует Камю де Сада. - Я хотел бы расстроить ее планы, преградить ей путь, остановить движение светил, сотрясти планеты, уничтожить все, что служит природе и способствовать всему, что ей вредит, короче говоря, оскорбить природу в ее созданиях, но я не в состоянии этого добиться если подлинна только природа, если ее закон - только вожделение и разрушение, тогда самого царства человеческого, идущего от разрушения к разрушению, не хватит, чтобы утолить жажду крови, а потому не остается ничего, кроме всеобщего уничтожения. Когда все жертвы отправлены на тот свет и счет их закрыт, палачи остаются в обезлюдевших замках наедине друг с другом. Им кое-что недостает. Тела замученных распадутся на элементы в природе, которая снова породит жизнь. Убийство оказывается незавершенным, а поэтому де Сад мечтает отнять у человека и вторую жизнь"*(45).

А вот как можно очень "изящно" оправдать убийство, восхваляя де Сада. За решение этой "славной" задачи взялись С. Худ и Г. Кроули. По их словам, де Сада помимо воли влекло к размышлениям о преступлении и в особенности об убийстве. Убийство вызывает почти сладострастные ощущения у его героев, потому что оно самое низкое, самое запретное из преступлений, которое больше всего возбуждает разум. Но интеллект в данном контексте занят лишь поисками того, как достичь оргазма.

Де Сад обоснованно начинает с концепции природы как силы, которая не может создавать, не совершая разрушительных актов. Это еще один пример диалектической природы его мышления - подобным же образом он соединяет жизнь и смерть как два неразделимых процесса и видит противоречие в самой основе существования, - глубокомысленно рассуждают указанные авторы. При этом де Садом якобы выдвигаются следующие аргументы.

Если природа вовлечена в постоянный процесс обновления, который включает в себя и разрушение, не будем ли мы действовать в соответствии с ее желаниями, продолжая совершать разрушительные деяния? Как может природа разгневаться, когда она видит, что человек ей подражает и делает то, что она сама совершает ежедневно? Де Сад считает, что первоначальное и самое прекрасное свойство природы - это движение. Движение постоянно происходит в природе, но оно представляет собой просто вечную смену преступлений, которые разрушают, чтобы возродить. Результат - это равновесие между разрушением и обновлением. Это равновесие должно быть сохранено: его можно обеспечить только преступлениями; значит, преступления служат природе"*(46).

Откуда у де Сада такая страсть к палачеству, такая испепеляющая ненависть к жизни и природе? Чтобы понять это, необходимо исходить из того, что таково его отношение не к жизни и природе вообще, не к жизни и природе как внешним объектам, а к своей собственной жизни и своей собственной природе. Ненависть к жизни и природе других есть лишь проекция своего отношения к самому себе, перенесение на них крайней неудовлетворенности собой из-за страданий и провалов, тягостных переживаний, порожденных мучительными требованиями собственной плоти. И писания, и преступления де Сада представляют собой всегда неудачные попытки избавиться от себя, обратить всю энергию своей ненависти вовне. Его желание истребить и вторую жизнь человека в виде разлагающегося в земле тела выражает стремление полностью, без остатка уйти от себя, даже если для этого нужно уничтожить саму землю.