Особо охраняемый объект - [74]

Анвар ударил ногой в дверь хранилища, набитого уликами, и поспешил к мини-вэну. Его поторопил всплывший перед мысленным взором распотрошенный компьютер.

Михей был готов последовать за Тамирой на край света. Он еще не пришел в себя после выходки подруги. «Какого черта она послушным теленком пошла за полковником», – недоумевал он. Перевес был на их стороне. Они выполняли приказы Красина. Но сам он преступил закон, о чем еще говорить. Михей осекся, припомнив предостережения Матвеева: за левой операцией могли стоять высшие чины службы. То же самое он слышал от Красина, который назвал кураторов операции продюсерами.

Наймушин связался по телефону с Матвеевым. Тот, выслушав агента, выругался.

– Вы ничего подобного не планировали? Нет, нет, не то. У тебя остались деньги?

– Не так много.

– На билет до Лондона хватит?

– Да.

– Не знаю, что задумала Тамира, но мы не должны терять с ней связь. Под этим я подозреваю немедленное реагирование. Тебе необходимо быть рядом. Уверен, что она выйдет на связь.

Михей не решился перечить полковнику, который, очевидно, тяготеет к камню не меньше другого полковника. Что делать с бриллиантом, за который снимут голову, – оставишь ли ты его себе или попытаешься продать?

Глава 23. РАБЫ КАМНЯ

1

…Красин, рассуждая о событиях последних недель и дней, видел себя в центре событий, был главным героем. Массовки не было, или он ее не замечал, что не суть важно. Но поставил на свое место Михея и спросил себя, обращаясь к молодому агенту: «Что видишь ты? Себя в центре событий? Если да, то ты ошибаешься. Неважно, кто играет главную роль, главное – кто остается в выигрыше. Победитель получает все. И неважно, кто и какой объем работы провернул». Была бы возможность, Сергей просидел бы эти дни и недели в укромном уголке и появился в решающий момент. Даже представил себе эту сцену. Он входит в гостиную роскошного дома, где возле камина сидят три человека. Качает головой, пресекая решительные действия Михея: «Не советую». В руках у Сергея «узи Потрошитель». Он начинает с засевшей в голове фразы: «Победитель получит все. А проигравшие не получат ни хрена. Камень, – требует он. – Или я разделю двадцать патронов на всех вас поровну. Получится шесть целых и шестьсот шестьдесят шесть тысячных».

Дьявольское число.

И – вслух:

– Дьявольское. Посмотрите, нет ли у меня под волосами трехзначного «штрихкода»?

Он улыбнулся проходящей мимо стюардессе и попросил коньяка. В голове прозвучали доселе неведомые мысли: «Оторвусь. Скоро оторвусь».

«Боже, – подумал Сергей, – сколько же лет я сдерживал себя, урезал порции вина, чувствовал голод после еды, и все ради того, чтобы держать форму. Но к черту форму». Сейчас он уже сомневался в том, что воздержанность позволяла ему копить силы, проявлять умение, всегда быть собранным. Но он предчувствовал, что идет к неведомой цели, и быть в форме – его мировоззрение.

– Спасибо, – поблагодарил он бортпроводницу. Посмаковав во рту французский напиток с неповторимым вкусом, Сергей посмотрел в иллюминатор. Вокруг раскинулось необъятное поле облаков, и он был выше их. Улыбнулся: «Я лечу в рай». Тут же поправился: «Мы летим». – Извини, я не предложил тебе выпить.

– Выпить не проблема. Стоит только поднять руку.

– Не подумай, что я сохну по тебе, но вот вопрос: почему хорошему мальчику нравится плохая девчонка?

– Это тебе кажется, что ты хороший, а я плохая. Знаешь, говорят, плохо быть отцом, но и дочери тоже приходится несладко. Я дважды за свою жизнь испытала такое счастье. С разными, но родными мне отцами. Странное чувство. Словно мое зачатие началось в банке спермы, под стоны двух онанирующих мужиков. Так что во мне плохого и хорошего поровну.

– Я тут дремал наяву, и мне привиделась странная картина. Я был готов убить Матвеева, Михея и тебя. Мысли противоречат сердцу. – Сергей коснулся своей груди. – Здравый смысл позорно отступил, что еще сказать? – Он выдержал паузу. – Не жалеешь о разрыве с Михеем?

– Он одинокий, неприкаянный. Он поймет меня. Я не в опасности – это все, что нужно ему знать. Он не станет бунтовать. Как сказал про него однажды Матвеев: в нем напрочь отсутствует тяга к социальному протесту. Я хорошо запомнила эти слова, но долго не могла вникнуть в их суть. Может, потому, что они для меня чужие. Скажи я их вслух, тот же Матвеев посмеялся бы надо мной. Обидно. Но у меня избирательная память, она заставляет забывать о неудачах.

– Снова Матвеева цитируешь?

– Просто издеваюсь над собой. Вполне возможно, что испортила кому-то день, два, но никто не спросил меня, кто и почему сломал мне жизнь. Меня не спрашивали, а просто запихнули в машину и отвезли в «Инкубатор». Там меня сломали. Это хуже, чем оказаться в зоне, уверяю тебя. Мне все время казалось, что из меня готовят смертницу. Но самое отвратное и пугающее то, что я смогу сесть за руль заминированной машины. Если бы не эта готовность, я бы не согласилась исполнять роль дочери Анвара.

– Тебе жалко его?

– Отец трагедии умер трагической смертью, – ушла от прямого ответа Дикарка. И поспешила сменить больную для нее тему. – Расскажи, – попросила она, – когда и с чего началась эта операция.