Особняк за ручьем - [5]

Русин спал, когда среди дня его разбудила хозяйка. У порога стоял мальчишка-взрывник, помощник Ильи. Он прибежал с вестью: заливает карьер.

Через полчаса Русин был на карьере. Под ногами хлюпала снежная каша. Сверху, из-под ледяной искрящейся корки, шумно низвергалась вода, ее грязно-желтые струи весело виляли по развороченному дну чаши.

Бульдозерист вывел машину наверх и теперь выглядывал из дверцы, растерянный и молчаливый. Взрывник Илья сидел на краю обрыва, без шапки, подставив солнцу взъерошенные вихры. Рядом на газете сушились детонаторные патрончики.

Русин с лопатой в руках долго лазил вокруг карьера, вернулся, вымокший до пояса, запыхавшийся.

— Давай-ка, — сказал он бульдозеристу, — объезжай карьер и пройдись ножом через вон ту ложбинку. Иначе к вечеру здесь будет озеро с видами на окрестности.

Бульдозерист, скуластый безбровый парень, обиженно прищурил глаза:

— Я своей машины пока не губитель. Да и на себя я, к примеру, еще не так злой, чтобы тащиться на этот косогор.

— Чего испугался? Там же тридцать градусов, не больше.

— Это смотря каким глазом глядеть. Твоим — может, и тридцать. А моим — все сорок пять будет. И обратно же — снег. Так и съедешь на нем, как в сказке на ковре-самолете.

— Что же делать? — сдержанно сказал Русин. — Зальет карьер — такой труд погибнет!

— А уж то не моя забота, об том пускай начальство думает.

Русин понимал, что бульдозерист по-своему прав — ехать на склон рискованно. Но за спиной у них шумел водопад, и Русину было не до здравого смысла: хотелось обругать парня, выволочь из машины, избить — будь что будет. Он вскочил на гусеницу и, протискиваясь в дверцу, сказал:

— Хорошо, я поеду с тобой. Давай газуй.

Парень ухмыльнулся:

— А разве мне легче станет, если мы, к примеру, вместе гробанемся? Только разве что в больнице на пару лежать веселее…

У Русина заколотилось сердце. Глядя в наглые прищуренные глаза бульдозериста, почти навалившись на него, он крикнул:

— Трус! Шкурник! Вон отсюда!

Парень испугался. Бормоча: «Ну, ты не очень, чего глотку дерешь, видали таких», — он заерзал на сиденье, без всякой надобности стал перебирать рычаги.

Илья, сидевший до этого безучастно, сгреб детонаторы в сумку и, подойдя к бульдозеристу, сказал:

— А ну, выметайся!

Тот затравленно оглянулся.

— Чего-о?

— Вылазь, говорю.

— Пошел ты!..

Илья легонько дернул его за руку, бульдозерист слетел на землю, едва удержавшись на ногах. Потом Илья не спеша залез на его место, уселся поудобнее и выжал педаль. Двигатель взревел, и машина, развернувшись, пошла вдоль обрыва.

Рядом бежал бульдозерист, спотыкаясь и крича:

— Угробите машину, сволочи! Угробите машину, сволочи!..

Илья напряженно глядел вперед; Русин сидел молча, унимая охватившую его нервную дрожь.

— Илья, помни, правый фрикцион пробуксовывает. Загремишь — я не виноват.

С бешено мелькающих траков летели пласты спрессованного снега.

— Сволочь ты, а не друг, Илья!

Кромсая жесткий, точно накрахмаленный наст, машина шла на подъем. Бульдозерист стал отставать.

— Хрен с вами! — крикнул он. — Останови, сам поеду!

Илья сбросил газ, высунул голову:

— Без дураков?

— Чего там!

— Ну гляди…

Парень тяжело дышал, и по лицу его было видно, что он в самом деле решился.

— За машину-то кто отвечать, к примеру, будет — Пушкин? Лучше уж я сам поеду, это вернее. Пусти давай… Научил я тебя на свою голову, — пробормотал он, привычным движением кладя руки на рычаги и уже прощупывая глазами предстоящую опасную дорогу.

А Русин тоже смотрел вперед — на крепящийся радиатор, на косые, сморщенные сугробы, истыканные дырками, на развороченную внизу яму карьера — и чувство опасности отступало перед редким, удивительным ощущением того значительного, что произошло сейчас. Он знал, что он был прав и что будет прав, чем бы все это ни кончилось.

И в продолжение того часа, когда рычащая машина вспарывала ножом верхнюю кромку карьера, он, как заклинание, повторял: все будет нормально. Он не смотрел на бульдозериста, боясь даже взглядом помешать ему.

V

Вечером, собираясь на карьер, Русин вышел в коридорчик и невольно остановился; за дощатой перегородкой, на крылечке, кто-то всхлипывал. Низкий мужской голос бубнил какие-то слова. Русин понял — плакала Лена. А мужчина был, без сомнений, Илья.

— Зачем опять пришел пьяный? — спрашивала девушка. — Раз пьешь, не приходи ко мне…

— На свои пью — не на чужие, — отвечал Илья.

— Какое имеет значение? Не хочу тебя видеть таким!

— Каким? — угрюмо спрашивал Илья.

— Вот таким… раскисшим… У тебя даже руки неприятные, у пьяного. Убери.

— Уж и руки помешали, — сказал тихо Илья. — Не любишь — так и скажи…

Русин вернулся в дом. Он постоял минуту у порога, громко хлопнул дверью и снова пошел через коридорчик.

Илья сидел на нижней ступеньке, подстелив меховые перчатки. Девушка стояла в двух шагах.

— Добрый вечер, — сказал Русин.

Илья пьяно покрутил головой, а Лена вдруг оживилась. Стараясь придать своему голосу беспечность, опросила:

— Вы на карьер? Я провожу вас.

Русин от неожиданности не успел ответить, как она подхватила его под локоть и пошла, приноравливаясь к его шагу. Он шел и чувствовал на спине тяжелый, пронизающий взгляд Ильи.