Особняк за ручьем - [18]
Заварзин вытащил из кармина пачку, заглянул в нее, тут же смял, отбросил.
Ящик с папиросами стоял уже раскрытый и наполовину пустой.
Заварзин подошел, взял несколько пачек, кинув вполголоса Володе Кондрашевичу: «Запиши на меня десяток».
— Выходит, Санникова нет уже шестеро суток? — спросила девушка.
— Да, сегодня седьмые.
— И поиски все безуспешны?
— Что значит поиски? Когда пришел Отургашев, мы вгорячах попробовали искать. Но едва не потеряли еще двух человек.
— Простите, простите, — проговорила девушка, живо откладывая карандаш и теперь уже с новым каким-то интересом глядя на Заварзина, — значит, в настоящий момент поиски не ведутся?
Заварзин раскуривал тугую папиросу, сведя глаза к переносице. Выдохнув дым, хмуро сказал:
— Я запретил поиски ввиду их бессмысленности и во избежание новых несчастий.
— Как же так? — Лицо следователя утратило всю свою строгость, стало по-женски милым, растерянным. — Или я что-то недопонимаю… Человека, вашего товарища, нет шестеро суток, он, может быть, ждет помощи, а его даже не пытаются искать…
— Мы пытались, — сдержанно напомнил Заварзин.
— Да, да, конечно. Вы испугались ответственности.
— Не ответственности, а новых жертв.
— Ну хорошо: вы испугались новых жертв. Но существует же закон гуманности. Закон взаимовыручки, наконец. Если кому-то грозит гибель, если, к примеру, человек тонет, то другой, даже знал, что сам может утонуть, бросается ему на помощь.
С дальних нар — хриплый, застуженный голос:
— Кроме гуманных законов, существуют еще и уголовные…
Девушка резко, словно ее толкнули, повернулась на табурете:
— Кто это оказал? Как ваша фамилия?
— А к чему вам фамилия? В протокол, что ли?
Девушка вдруг сгорбилась, губы ее некрасиво растянулись. Она навалилась грудью на стол, с несдерживаемой горловой дрожью сказала:
— Да вы… вы просто трусите!
Парень в зеленой фуфайке с большими, неумело пришитыми заплатами на локтях и поле — обладатель простуженного голоса — сбросил с нар ноги и, судорожно запихивая пальцы в узкие рукава, закричал сбивчиво:
— Роздымаха я, пишите: Роздымаха! И нечего нас тут гуманности учить — мордой тыкать. Вы Каныма не знаете! Я с Костей в одном мешке спал! Вы гарантируете, что если я сейчас пойду в гольцы и загнусь там, то это поможет ему? Тогда я готов хоть сейчас.
— Вы прекрасно знаете, что ничего я не могу вам гарантировать. Но я убеждена в одном: поиски должны быть начаты — и немедленно. Ведь речь идет о жизни человека!
В стекла заскребся, омыл волной и тут же стал бессильно опадать снег. Издалека долетел короткий, сухой звук выстрела.
— Я понимаю вас. — Заварзин сосредоточенно складывал из папиросных коробок башню, чувствуя поднимающееся в груди раздражение. — Как только пурга начнет стихать, в поле выйдет весь поселок. Все, что мы могли сделать пока, это расставить по окраинам посты — слышите?
— А когда она начнет стихать?
Заварзин склонил набок голову, неопределенно пожал плечом. Тогда девушка быстро опустила глаза, сказала:
— Товарищ Заварзин, вы, как начальник партии, не проинструктировали своих людей…
— На все случаи жизни инструкций не предусмотришь, — перебил тот.
— … не проинструктировали людей, а сейчас вы отказываетесь от поисков. Я вам должна заявить официально: если поиски не будут организованы, вы пойдете под суд.
— Даже так? — Заварзин уже понял свое унижающее бессилие перед логикой этой молодой законницы. Последние двое суток он почти не сомкнул глаз, нервы его были напряжены; он видел бессмысленность затянувшегося разговора. — Даже так, под суд? — повторил он и жестом отпихнул башню, разрушив ее. — Тогда я вот что скажу, товарищ следователь. Только не подумайте, что я испугался суда. Я пойду на поиски, пойду сейчас: собой я имею право рисковать. Но вам отлично известны наши инструкции. Одному уходить запрещается. Так вот: я пойду при условии, если со мной пойдете вы!
— Я? — Карандаш дрогнул, завис над блокнотом.
Печь в углу ухала и трещала, дым плыл по половицам, дрожал над щелями — даже оттуда дуло. За перегородкой дробно попискивала рация.
Девушка положила карандаш между листками и спокойно — так что сразу выдалось ее смятенное состояние — сказала:
— Что ж… Это даже неплохо. Это поможет мне разобраться в обстановке… Ладно. Согласна.
Заварзин, облокотившись о стол, близко и пытливо посмотрел ей в лицо.
Володя Кондрашевич спрыгнул с нар, торопливо проговорил:
— Федорыч, да ты что? На серьезе, что ли? Возьми лучше меня! Или вон Роздымаху. Ты же нас знаешь, Федорыч!
— Прекрати эту торговлю, — оказал жестко Заварзин, — и проводи товарища следователя в Верину комнату: там есть брюки и полушубок — пусть воспользуется. Кстати, свой свитер отдай тоже — усек?
Девушка вышла, Заварзин подсел к ребятам:
— Спокойно, парни, не петушиться. Хуже, если она сейчас останется да начнет радиограммы стучать. Или того хуже — развернет следствие в поселке: люди и без того взвинчены. — Вынул папиросу, подул, усмехнулся: — В общем, принимаю огонь на себя. Проведу по ближним вышкам, думаю, будет достаточно. Вот так… Если даже к ночи не вернемся, в панику не впадать, все учтено. Ну, а, дай бог, начнет стихать, действовать по плану. — Обвел взглядом унылые, обросшие лица ребят, прищурился: — Усекли, благородные рыцари?
В сборник включены рассказы сибирских писателей В. Астафьева, В. Афонина, В. Мазаева. В. Распутина, В. Сукачева, Л. Треера, В. Хайрюзова, А. Якубовского, а также молодых авторов о людях, живущих и работающих в Сибири, о ее природе. Различны профессии и общественное положение героев этих рассказов, их нравственно-этическне установки, но все они привносят свои черточки в коллективный портрет нашего современника, человека деятельного, социально активного.
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.