Особняк за ручьем - [17]

Топоча и шумно отряхиваясь, вошли трое — двое мужчин-водителей и девушка. Следом Володя Кондрашевич нес в охапке ящик с папиросами.

Девушка поставила у ног балетку, сняла шапку-ушанку, тугая волна пепельных волос упала на брови. Мех короткой дошки был забит снегом. Она царапнула его пальцами, стала расстегивать пуговицы. Володя Кондрашевич торопливо опустил ящик, взял из рук девушки дошку, повесил на большой кованый гвоздь и тут же многозначительно глянул на Заварзина — не слишком ли он?..

— Я следователь прокуратуры, — сказала девушка. — Фамилия моя — Мерцалова, Инна Александровна.

— Очень приятно, товарищ Мерцалова, — сказал Заварзин и усмехнулся про себя, уловив в этой обязательной фразе сейчас особенную фальшь. — Садитесь. Я Заварзин.

— Спасибо, так и я подумала. — Девушка села, открыла балетку и стала рыться в ней. Лоб и щеки ее были розовы, в тонких бровях поблескивали капли.

Мимо них понесли носилки: на забинтованном лице лежащего видны были одни глаза. Заварзин склонился над носилками, ободряюще проговорил:

— Ну, Вася, держись, теперь медицина возьмется за тебя по-настоящему. Через месяц будешь как бог.

Девушка подняла голову, живо спросила:

— Простите, это и есть Василий Отургашев? Я бы хотела его предварительно допросить.

— Он пока еще не подсудимый, чтобы его допрашивать, — сказал Заварзин.

— Но… мне необходимо задать ему несколько вопросов.

— Все ваши вопросы вы зададите мне. — Заварзин нетерпеливо махнул рукой: несите же! Он вышел вслед за носилками и вернулся только после того, как вездеход отъехал.

— У вас тут нет отдельной комнаты, где бы мы могли побеседовать? — спросила девушка.

— Почему же? Есть. — Заварзин кивнул на загородки. — Только слышимость абсолютная…

— Понятно. Тогда я прошу вас, — сухо проговорила девушка, не поднимая глаз от раскрытого перед ней чистого блокнота, — рассказать мне все обстоятельства происшедшего в вашей партии случая.

— Скажите, — в свою очередь спросил Заварзин, тяжело опускаясь напротив, — вы давно следователем?

— Это к делу не относится, — быстро сказала девушка (Заварзин сразу понял: недавно). — Я задала вопрос и жду ответа.

— Обстоятельства происшедшего случая… — как бы машинально повторил Заварзин, глядя на заоконную снежную карусель. — А случай еще не произошел, — обернувшись сказал он и, увидев, как дрогнули брови девушки, усмехнулся: — Он еще происходит.

— Вы хотите оказать…

— Да, я хочу сказать именно то, что вы подумали: пока человек не нашелся, хоронить его нет оснований.

— Вы плохой телепат. — Девушка прямо посмотрела в лицо Заварзину. Она поняла, что ей, как следователю, пора уже проявить твердость. — Я подумала совсем обратное: что с человеком, которого сейчас вынесли на носилках, ничего не случилось…

Заварзин сомкнул замком лежащие на столе руки, долго и внимательно рассматривал их. Когда он заговорил, голос его был глух и бесцветен:

— Наша партия получила задание осуществить съемку участка Оингол, это в двадцати с лишним километрах отсюда, на восточных склонах Каныма. Месяц назад…

— Точнее, — перебила девушка.

— Пятого октября.

— Продолжайте.

— Так вот, пятого октября работы в основном были закончены, оставалось пройти несколько несложных маршрутов с магнитометром. Решили, это сделают двое: Костя Санников и Вася Огургашев. Ребята остались, а мы вернулись сюда, в поселок. Это было недели две назад… вернее, тринадцатого. А пятнадцатого, буквально через два дня, когда Костя с Василием должны были закончить дела и идти домой, поднялась пурга. Ну, мы сначала мало беспокоились: парни они серьезные, хотя и молодые, переждут, думаем, непогоду, пересидят. Там у нас избушка-зимник, продуктов достаточно. Можно сколько угодно сидеть. Да… А позавчера наш часовой на складе ВМ…

— Простите, что это такое — вэ-эм?

— ВМ — взрывчатые материалы. Склад этот метрах в восьмистах, за горкой… Так вот, смотрит: кто-то навалился на проволоку, висит. Пурга же, снег, ни черта не разберешь. Часовой стал стрелять в воздух — бесполезно. Тогда он звонит в контору — такое, мол, дело. Прибежали мы, а это Вася Огургашев. Голова шарфом обмотана, валенки прожжены, наверное, у костра спал… В общем, так: вышли они с Оингола еще затемно, спокойно было, прошли километров десять, пятнадцать, может быть, как задуло… Да, я не сказал: с ними лошадь оставалась, приборы тащила, спальники, продукты… Так вот: задуло и задуло. На Каныме это обычное дело, какая-то труба, а не гора. Дороги твердой нету, а сопки здесь даже в хорошую погоду все одинаковые, не отличишь; а уж когда заметет… Ребятам надо было сразу повернуть назад, а они нет — пошли. Сверху, по гольцам, ветер с ног валит, а внизу, по сограм, снега, лошадь тонет: вот и закружились.

Девушка подняла глаза от блокнота:

— Простите, я читала, что в таком случае лучше положиться на лошадь, она выведет.

— Может быть. Только в сильный ветер лошадь, да еще завьюченная, норовит идти по ветру… Ну вот, закружились ребята, тропу потеряли. Санников пошел искать…

— Как же можно найти тропу в такую погоду? Вы же сами сказали…

— Можно. У нас вдоль тропы расставлены туры, метров через полтораста — двести. Туры — это такие столбы из камня сложены, для ориентира… Костя ушел, а Вася Отургашев остался возле лошади. Вздумалось ему шарф под шапку намотать, шапка была великовата, задувало. В общем, сорвало у него шапку или выронил он ее — не знаю, да и неважно это; только побежал он за ней, не догнал, конечно, потерял. А когда вернулся, лошади нет. Или не на то место вернулся, не знает. Кружил по гольцу и решил идти наугад… На шестые сутки набрел на проволочное ограждение склада…