Особняк на Почтамтской - [26]

— Вот-вот! — Глаза у Ивана Артемовича алчно взблеснули. — По краю пропасти ходят, риску подвергаются ежечасно. Опасно? Очень. А ты не допускаешь, что рисковать — это еще и наслаждение.

— Идти на преступление, чтобы пощекотать нервы, — изведать риск? Х-м. Штучки для пресыщенных, избалованных роскошью. Убитый не из таких был.

— Что ж, пожалуй, — согласился Иван Артемович. — Пресыщенные… А ты что же, их и за людей не признаешь? Я думал: этак только социалисты рассуждают. Тех заботит одна голь. Нет, нет, — выставив ладонь, он как бы предупреждал возможное возражение, которого Михаил Павлович не намеревался делать. — Вас, полицию, голь не интересует. Точнее, интересует, в другом смысле: из армии голодранцев выходят преступники. Ваша забота соблюдать порядок. А порядок необходим тем, кому есть что терять, есть чем дорожить. Голытьба от нарушения порядка не пострадает.

Михаил Павлович молчал, с долею изумления глядя на своего улыбающегося зятя.

— Спросишь: зачем же на опасный путь ступают, кому выгоднее оберегать порядок? Им ради чего рисковать?

— Спрошу, — подтвердил Михаил Павлович.

— От лиха, от нужды не идут на риск, — развивал свою мысль Иван Артемович.

— По-твоему, риск нечто вроде цели? Есть люди, которым риск — цель?

— Именно! — торжествующе взблеснул глазами Иван Артемович. — И рисковать может лишь тот, кому есть что терять. Если нечего, какой же риск? Там одно отчаяние. Ты не играешь в карты, тогда бы лучше знал — в карты садятся играть, чтобы риск испытать. А не повезет, так пулю в висок.

— Имеешь в виду младшего Абазова?

— И его тоже.

— Так разве он не из любви застрелился? — вмешалась Елена Павловна.

— В наш век из-за любви не кончают с собой, — усмехнулся Иван Артемович. — Не тот товар, чтобы за него жизнью расплачиваться. При любовных неудачах исцеляются другим способом.

Елена Павловна невольно покраснела, догадавшись, что подразумевает муж под другим способом исцеления.

Михаила Павловича ничуть не увлекло новое направление разговора, свернул на прежнюю тему:

— По-твоему, среди преступников возможны люди, которые этаким манером развлекаются?

— Их, конечно, немного, но есть, — подтвердил Иван Артемович.

— Но как же… — Елена Павловна растерялась, не находила слов, — позор, потеря чести…

Иван Артемович удивленно глянул на нее.

— Риск только тогда и риск, — сказал он, — когда ставка высокая. Ставя по копейке, можно умереть со скуки — игра потеряет смысл.

— Но то, о чем ты говоришь, не игра, — Елена Павловна сама не замечала, что голос у нее сделался сухим и жестким. — У игроков есть близкие, дети… Получается, что на карту ставят не только свою жизнь, но и честь близких, детей, внуков…

Иван Артемович снова рассмеялся. Его смех точно полоснул ее: какой же это бесцветный, вымороченный смех, будто он самого себя насилует.

— Вот тут-то и всеобщее заблуждение. — Иван Артемович оборвал смех так же внезапно, как начал. — Полагают, что своими действиями можно опорочить сыновей, внуков — те не простят. Чушь! Все простят. Еще и гордиться станут. Чем прославились предки тех, кто сегодня кичится своей знатностью? Тем, что их родичи услуживали извергу Ивану, самодуру Петру, развлекали развратную бабенку на престоле…

Это уже был непристойный выпад в их адрес — ее и брата. Хоть их предки и не служили русским самодержцам.

Михаил Павлович принял вызов.

— Между прочим, ваши дворяне не только прислуживали, но защищали отечество, свою родину, веру. Потомки гордятся этими заслугами предков.

Слова «ваши дворяне» сорвались у него непроизвольно. Он хотел поправиться, но Иван Артемович не заметил оговорку.

— Ну а у кого нет предков среди дворян, им чем гордиться?

— Своей принадлежностью к великой нации!

— Громко сказано, — снова пустил ехидный смешок Иван Артемович. — Нет великой нации! Одно воспоминание. Была, да измельчала. Честь давно на торги пущена. Ценится только богатство, состояние. А уж какими оно путями нажито, потомки не привередничают — берут.

Михаил Павлович горящими глазами впился в противника, готовый ринуться в бой. Сейчас, сию минуту, у него сорвутся слова, после которых примирение станет невозможным.

— Миша, — тихонько проговорила Елена Павловна.

Брат глянул на нее. Жгучая ненависть, пылавшая в его взгляде, потухла.

— Однако мне пора, — сказал он, поднимаясь.

— Неужели не посидим, не побеседуем, — засуетился Иван Артемович. — У меня чудный табак — мигом принесу.

— Не утруждайся, — с трудом придав своему голосу любезные нотки, произнес Михаил Павлович. — Меня, верно, в части ждут.

Только брат ушел, Иван Артемович кликнул Глашу.

— Спустись вниз, скажи, чтобы закладывали сани. Немедля!

— Ты куда-то спешишь? — Елену Павловну поразила поспешность, с какой муж готовился ехать на ночь глядя: ведь всего несколькими минутами раньше он удерживал брата, намереваясь продолжить беседу.

— Не расстраивайся, так нужно. И, ради бога, не тревожься.

Вежливость и внимание, какие он уделял ей, показались неискренними: мыслями он совсем не с ней.

— Я не задержу тебя, — сухо сказала она. — Пока запрягают лошадь, ответь всего на один вопрос.

Он глянул на нее с натянутой улыбкой.