К тому времени я несколько поостыл и полностью взял себя в руки. Я был похож на хирурга, который готовится к очень серьезной операции, но уже точно знает, что болезнью поражен не весь организм, а только маленькая часть его, которую достаточно удалить — и все будет в порядке.
С холодной беспристрастностью я начал это дознание. Сначала я записал анкетные данные Оршоша, а потом спросил:
— Когда вы украли деньги?
— Ночью.
— Зачем они вам понадобились?
Солдат пожал плечами:
— Они мне не понадобились. У меня и свои есть…
— Тогда зачем же вы их украли?
Оршош снова пожал плечами и сказал:
— Я и сам не знаю.
— Здесь в роте вы находились на всех видах довольствия, были всем обеспечены и все же украли. Украли деньги у солдата, у товарища, который не богаче вас. Неужели в вас не заговорила совесть, когда вы утром увидели, как Карикаш ищет свои деньги?
Солдат низко опустил голову и молчал.
Я решил провести официальное дознание и, не разговаривая больше с Оршошем, отправить его снова на гауптвахту. И все же я не мог не поговорить с человеком, который не только запятнал самого себя, но и опозорил всю роту. Мне хотелось узнать, как он дошел до этого.
Я вспомнил слова своей матери: «Кто в детские годы может украсть кусочек сахара, позже может посягнуть на большее». Я знаю, что не все дети, ворующие сахар, становятся ворами, но все же мне хотелось узнать, на чем именно впервые споткнулся Михай Оршош. Что именно послужило началом его трагедии: кусок сахара или же монетка в десять филлеров?
— Вы знаете, что вас ждет за это? — спросил я.
— Знаю, — кивнул он и, немного помолчав, добавил: — Рано или поздно это должно было случиться.
Меня удивил такой ответ. Как молодой человек мог заранее готовить себя к тому, чтобы попасть в тюрьму? Он что, не может или не хочет жить честно? Неужели целью жизни может стать воровство, грабеж, обман?
Я решил выслушать Оршоша, чтобы понять его, извлечь урок из его истории. Я ведь не только солдат, но и воспитатель. Возможно, у меня положение более трудное, чем у учителей в школе. Я так задумался, что не сразу заметил, как Оршош заерзал на стуле.
Я попросил его быть откровенным, и вот что он рассказал.
— Отца своего я не знаю, — начал Оршош. — Мать говорила, что она и сама точно не знает, кто мой отец. Отчим мой был поденщиком, но он больше пил, чем работал… Работа претила ему… Его даже сажали в лагерь за тунеядство. Мне он не раз говорил, что важен не труд, а деньги. Жизнь у меня была невеселая. Мать — женщина легкого поведения — была далеко не в восторге от того, что у нее родился ребенок. Сошлась она с человеком, который был нисколько не лучше ее самой. Я был им обоим обузой, и потому они хотели сдать меня в детский дом. Но туда меня не взяли. Тогда они решили, что коль им не удалось отделаться от меня, то я должен приносить хоть какую-нибудь пользу…
Михаю Оршошу не исполнилось еще и четырех лет, когда он начал заниматься попрошайничеством. Ходил по кафе между столиками, протянув худую ручонку, и просил милостыню. Ему подавали кое-какую мелочь. Зажав монетки в руке он, радостный, бежал домой. Мать и отчим, посылая его побираться, говорили, что деньги пойдут ему на одежду, а когда он приносил их домой, его сразу же посылали в корчму за ромом.
Настала осень, осыпалась листва с деревьев, и асфальт стал холодным. У маленького Михая не было обуви, и его посылали попрошайничать босиком.
Однажды у него был на удивление неудачный день: официанты выталкивали его на улицу, как только он появлялся в каком-нибудь кафе. В слезах и с пустыми руками он вернулся домой. По дороге решил попытать счастья в магазинах, и ему опять не повезло.
Тогда он зашел на рынок, но и там никто ему ничего не подал. Он уже хотел было идти домой, когда увидел толстую торговку, которая куталась от холода в меховую бекешу. С прилавка свисала шея ощипанной курицы. Ребенок сначала только смотрел на курицу, потом потрогал его пальцем. Вдруг курица упала на землю, прямо ему под ноги. Никто не заметил этого. И тут Михаю захотелось поесть куриного супа. Он быстро схватил курицу, сунул ее под рваное пальтишко и побежал сломя голову домой.
С этого все и началось. Ребенок рос, становился сильнее. Он уже не столько попрошайничал, сколько воровал по мелочам. Со временем он стал грозой всех торговок. Однажды его поймали и отвели в полицию. Целый год он провел в колонии для малолетних преступников. После освобождения снова вернулся в Пешт.
В лагере он «усовершенствовал» свое воровское мастерство и, оказавшись на свободе, действовал намного смелее и хитрее, чем прежде.
Теперь он уже привык к такой жизни. Став совершеннолетним, он несколько раз поступал на работу, но честно работать ему уже не хотелось. Легкий хлеб развратил его. Он продолжал воровать по мелочам: в одном месте хлеба украдет, в другом — колбасы, в третьем стащит что-нибудь из вещей и, разумеется, прежде всего деньги. В последний год перед призывом он работал на одном предприятии, но дурной привычки не бросил и продолжал воровать.
И вот он оказался в армии. Новая обстановка, новые люди, новый, необычный для него порядок. Солдаты обращались с Михаем как с равным. И это казалось ему странным. Он уже привык считать себя особенным человеком, не таким, как другие.
