Особенный год - [27]

«Я простая рабочая женщина. Муж мой погиб на войне, а старший сын, Шандор Видош, служит у вас. Со мной дома осталось еще двое детей, младшеньких. Поймите меня правильно, уж не настолько я богата, чтобы посылать сыну по нескольку сот в месяц. Я вас очень прошу, если, конечно, это возможно, уменьшите сумму, которую он должен выплатить, так как я не могу лишать детишек самого необходимого. Я думаю, что вы пойдете навстречу моей просьбе, у вас ведь тоже, наверное, есть дети, и вы поймете…»

Я перечитал письмо несколько раз, пока не начал догадываться, в чем тут дело. Я знал, что солдаты очень часто пишут родителям письма с просьбой прислать денег и родители, как правило, присылают. Те, что посостоятельнее, присылают больше, что победнее — меньше. Я в принципе вообще сторонник того, чтобы родители никаких денег сыновьям не присылали, так как по опыту знаю, что деньги, так легко достающиеся их отпрыскам, тратятся ими быстро и бездумно. Получит солдат деньги из дому, пригласит товарищей в корчму, где они пьют вино, когда с умом, а когда и без ума. Как правило, от такой «помощи» бывает только вред, а необходимости в ней нет никакой.

Я, правда, никогда не видел, чтобы Видош ходил куда-нибудь развлекаться. У меня сложилось впечатление, что это тихий, скромный парень. Именно поэтому письмо его матери очень удивило меня. Я никак не мог понять, зачем солдату понадобились деньги, которых в семье и так кот наплакал.

После обеда я вызвал к себе Видоша. Как только он вошел в канцелярию, я, не давая ему опомниться, спросил:

— Сколько у вас сейчас денег?

Парень сначала побледнел, а затем покраснел как рак.

— Нет… нет у меня денег, — запинаясь, ответил он.

— Когда вам последний раз присылали из дому деньги?

— Четыре дня назад.

— Сколько?

— Двести форинтов.

— Прокутили их?

— Нет.

— Тогда где же они? — спросил я сурово.

Солдат немного помолчал, а затем сказал:

— Истратил.

Я подошел к нему вплотную и приказал:

— Посмотрите мне в глаза.

Он повиновался. Я тихо сказал:

— И не стыдно вам? Мать ваша работает целый день, чтобы как следует воспитать двух ваших младших братишек, а вы просите у нее деньги. А не подумали о том, что братишек не только прокормить, но еще и прилично одеть нужно, на них одной обуви не напасешься. Вы же здесь на полном государственном обеспечении и еще денежное содержание получаете. Как можно быть таким бездушным?

Письмо матери ошеломило солдата.

Я же невольно вспомнил свою молодость, когда я и мне подобные парни почти никогда не имели карманных денег. У нас в семье было пятеро работающих. Все они работали в шахте, и все равно жили мы более чем скромно. В театр мы вообще не ходили — из-за денег, конечно, — в кино и то редко бывали. Если когда наскребешь мелочи на бокал вина с содовой, то просидишь за ним не один час. В году раза четыре-пять мы ходили на гулянки (и то по большим праздникам), где скромно веселились.

Теперь же у молодежи совсем другая жизнь. Молодые люди могут учиться, если хотят, конечно. У них больше возможностей повеселиться, чем следовало бы. А это располагает к легкомыслию. Понимает ли кто-нибудь из них, что и сейчас, когда жизнь стала по-настоящему хорошей, все равно нельзя без конца веселиться?

Я вспомнил выступление Задори на комсомольском собрании, когда обсуждалась программа культурных мероприятий и он с пеной у рта отстаивал танцевальные вечера и экскурсии, а помимо них ничего предложить не мог.

— С помощью этих мероприятий нам удастся завоевать молодежь, — отстаивал свою точку зрения Задори, а когда я заговорил о нашей работе, сказал:

— Мы молоды, когда же и повеселиться, как не сейчас?

«Вот до чего может довести желание «повеселиться» во что бы то ни стало», — думал я, когда передо мной, понурившись, стоял Видош.

Когда же я спросил, на что он просил деньги, он ответил:

— Я написал матери, что испортил тут очень дорогой прибор и теперь мне по частям нужно выплатить его стоимость.

— Словом, вы еще и лгали, — проговорил я, отходя к окну, за которым шла своим чередом солдатская жизнь.

— Всему виной карты, — наконец признался мне Видош. — Я проиграл деньги.

— А вы знаете, что в армии игра в карты запрещена?

— Знаю, — чуть слышно ответил он.

— Если знаете, то почему же не выполняете распоряжения? Вы здесь дуетесь в карты, а из дому вам шлют деньги, отказывая себе в самом необходимом. Скажите, у вас хоть капля совести есть?

Я с трудом сдерживался. Я говорил не только от лица командира подразделения, но и от имени обманутой матери Видоша. Обычно, отчитывая провинившегося солдата, я старался не задевать его человеческое достоинство, но сейчас я не щадил Видоша.

Перед получением первого офицерского звания один пожилой офицер сказал мне: «Вот попадешь в часть, начнешь работать с людьми — никогда не забывай о том, что для солдат ты не только командир, но и человек, который заменяет им родителей».

Я часто вспоминал эти слова, но еще никогда их смысл так ясно не доходил до меня, как теперь. Я выступал не только как командир, подчиненный которого грубо нарушил установленные в армии правила, но и как человек, обвиняющий сына в том, что он, по сути дела, обкрадывает мать.