Особая папка «Барбаросса» - [105]
Еще несколько цифр. В 1941 году валовая продукция промышленности Советского Союза по сравнению с 1940 годом составила 98 процентов — и это несмотря на потерю значительной части территории! Правда, в ноябре и декабре 1941 года советская промышленность произвела на 50 процентов меньше, чем в соответствующие месяцы 1940 года. Но после этого начался неуклонный подъем, приведший к восстановлению промышленной мощи Советского Союза. Итоговые цифры показывают, что за всю войну советская военная промышленность выпустила 489 тысяч артиллерийских орудий всех калибров, 136,8 тысячи самолетов, 102,5 тысячи танков и самоходных артиллерийских установок. Для сравнения укажем, что за весь этот период от своих союзников Советский Союз получил 9,6 тысячи орудий, 18,7 тысячи самолетов и 10,8 тысячи танков. Следовательно, поставки союзников заняли по артиллерийским орудиям — менее 2 процентов, по самолетам — около 12 и по танкам10 процентов общего количества боевых средств, полученных Красной Армией за время войны[352].
«Развитие Советского Союза в 1938 — первой половине 1941 года проходило в условиях растущей опасности империалистической агрессии, — отметили авторы «Истории Коммунистической партии Советского Союза». — Партия видела угрозу, которую представляла собой политика фашистских государств, и принимала меры по укреплению обороноспособности страны. ЦК партии и правительство осуществили важные мероприятия по развитию ее военно-промышленной базы, по перестройке работы оборонной промышленности с учетом все более явственно надвигавшейся военной опасности, по дальнейшему повышению боевой готовности вооруженных сил. Однако некоторые вопросы, связанные с обороной страны, решить не удалось.
В целом же Советское государство в результате проделанной партией работы располагало мощной военной силой, необходимой для защиты завоеваний социализма. Рост экономического и военного могущества Советского Союза, руководство Коммунистической партии, социальное и морально-политическое единство народа, советский патриотизм — все эти факторы призваны были обеспечить в случае военного столкновения с империализмом победу страны социализма»[353].
...Как же складывалась итоговая оценка Красной Армии нацистским генеральным штабом? Любопытно, что она все время изменялась. Если в январе 1939 года немецкий генеральный штаб признавал, что Красная Армия является «мощным инструментом»[354] и способна осуществить защиту своего государства, то уже через 8 месяцев — в августе 1939 года — последний вывод отсутствует и оценку достоинств Красной Армии заменяют рассуждения о слабости советского командного состава.
Конечно, в Берлине тщательно регистрировали все мероприятия, проводившиеся Советским правительством и партией для укрепления обороноспособности Советского Союза. Там внимательно следили за всеми новшествами, которые вводились после советско-финской войны. Но тем не менее итоговая оценка Красной Армии, данная перед началом войны, сводилась к тому, что реорганизационные меры не дадут должного эффекта.
Руководителям генштаба нужно было вселить в умы немецких офицеров и солдат, которым предстояло начать войну, уверенность в том, что Советское государство и Красная Армия находились в таком положении, что, собственно говоря, нужен только один толчок, и они развалятся.
Говорят, что даже в сумасшествии бывает своя система. Была определенная система и во взглядах нацистского политического руководства, была она и во взглядах немецкого генерального штаба на советские вооруженные силы. В ее основе лежал антикоммунизм. Та же самая слепота, которая позволяла генералу Гофману в 1918 году надеяться, что он пройдет с одним батальоном от Берлина до Москвы, была свойственна нацистским разведчикам и политикам!
В этом отношении не составлял никакого исключения и такой большой знаток России и русского языка, как генерал Кестринг, на которого столь полагались в Берлине. Сын тульского помещика остался таковым и в мундире немецкого генерала. Все значительные изменения в нашей стране — особенно в сельском хозяйстве — он рассматривал с точки зрения очередных затруднений Советской власти. Даже в те моменты, когда генерал опытным глазом видел сдвиги, происходящие в Советском Союзе, он, оставаясь в душе тульским помещиком, интерпретировал это только как случайность.
Разумеется, кто меняет местами закономерность и случайность, жестоко ошибается. И именно это произошло с немецкой разведкой. Кардинальный просчет немецкого генерального штаба и всего немецкого нацизма состоял в том, что они не понимали, не хотели и не могли понять сущность советского строя, советского человека. Крайне любопытно фиксировать по донесениям Кестринга, насколько заботливо этот многоопытный разведчик отделял понятие «русский» от понятия «советский». Русский человек для Кестринга был очень хорош, и помещикгенерал готов был оделить его самыми добрыми свойствами. А вот коммунистическая идеология в глазах Кестринга была чемто ужасным и стоящим отдельно от граждан великого Советского Союза. Во всяком случае, он уверял в этом своих начальников и писал о «миллионах недовольных», стараясь обнаружить их в рядах Красной Армии. С легкой руки Кестринга все (!) украинцы, армяне, грузины, азербайджанцы и представители других народов Кавказа в рядах Красной Армии объявлялись «ненадежными» и тем самым выдавались за потенциальных союзников Гитлера.
