Основы искусства святости. Том 3 - [19]

Даже плата, даваемая игрецам, считается жертвой диаволу, то есть тяжким грехом (теперь это можно сравнить с покупкой билета на концерт, в театр, в кинематограф). «За кую вину, — восклицает автор «Слова о русалиях»⁶⁸, — даеши сребро свое дьяволу в жертву, велику пагубь души своей творя, а дьяволу же радость».

Если же перейдем от древней церковной литературы к светской тогдашнего времени, увидим тот же взгляд: музыка — дело бесовское. Так, например, в былине о Садко⁶⁹, когда под звуки гуслей этого игреца расплясалось и расскакалось все подводное царство, расходилось бурное море, потопляя корабли без

счету, герою былины является старик «седатый», или «Никола Можайский», или «старчище», и обращается к нему с такими словами:

Полно тебе играть в гуселки яровчаты,

Полно губить людей бесповинных.

От твоих от игор от бесовскиих,

И от тьшх от плясок нечестивыих,

Океан сине море всколебалося.

• Про танцы, которые теперь обратились в целую науку (со своей собственной литературой), можно говорить

-51-

долго. Но и здесь я могу обрисовать лишь контуры предмета. Для моих целей будет достаточно, пользуясь высказываниями философов и писателей, раскрыть природу нынешнего светского танца, а потом на основании этого перейти к выводам.

Что такое танец?

Танец, по словам Платона, «подражает речам Музы».

Почти теми же выражениями говорит о нем Аристотель: «Ритмическими движениями он [танец] выражает обычаи, страсти, поступки».

Танец, считает Лукиан, «представляет собой изобразительное искусство, которое выражает идею и облекает в плоть невидимую мысль».

Но уже и в самое древнее время понятие о нем сужалось. «Есть танцы, -говорит Платон, - имеющие в виду преимущественно самое тело; назначение их — обнаруживать силу, гибкость, красоту; они заставляют каждый член тела сгибаться, разгибаться и послушно подчиняться, посредством легких и

70

гармоничных движений, любому положению» . Это, собственно, уже род гимнастики, но гимнастики ритмической (наподобие нашей гимнастики Далькроза).

Нынешние авторы высказываются яснее и расставляют все точки над i другими словами, подбираются ближе к самой сути <танцев>, к похоти.

«Естественным источником красоты танца, — говорит один из современных

71

авторов , — является выявляемое им совершенство человеческого тела. В этом выявлении — вся его задача и сущность».

Вот еще несколько поворотов той же мысли о чувственной основе танца (хотя и прикрытой всяким тряпьем из красивых фраз и мишурных блесток своеобразного псевдонаучного языка): Психология танца заключается в «эстетической возможности ощущать эмоцию красоты», в танце кроется «источник эстетических переживаний» и дается выражение «совершенства человеческих движений, страстей, порывов... в прекрасных и убеждающих формах

72

динамической пластики» .

Это «совершенство страстей» у цитируемого автора -бесподобно. Но горе тому человеку, для которого оно так «убедительно»! Нас должны убеждать не танцы, а страдания Иисуса Христа. Неужели христиане, если они в пол-52-

ном разуме, могут со спокойной совестью считать, что совместимы, с одной стороны, танцы с объятиями (подобные которым никакая честная девушка не позволит себе с чужим человеком не только на людях, но и наедине; а здесь почему же это можно? принято так? по необходимости?) и двусмысленными

разговорами, а с другой — плач Спасителя над Иерусалимом (Лк. 19, 41-47), Его муки: бичевание, терновый венец на челе (вместо бальной розы в волосах наших дев-христианок, так называемых барышень), и скорбный путь, политый кровью и потом, и святой Крест!?. Не хорошо и на бумаге сопоставлять такие вещи, а они ведь происходят в действительности!

Такова природа танцев по взглядам светских авторов -их ценителей. Если обратимся к церковной литературе и к древнерусской, то найдем там обличение того же бесовского характера танцев, каковой древние авторы находили и в музыке. С самых первых времен христианства Церковь стала открыто говорить об этом. Вот несколько примеров.

1. Один древний подвижник плел корзины и пел псалмы. Вдруг через окно вошел как бы отрок сарацин и стал плясать. «"Старик, хорошо ли я пляшу?" — спросил он меня (рассказывал после старец авве Павлу, настоятелю одного из иерусалимских монастырей того времени). Я ничего не отвечал. "Как тебе нравится моя пляска, старик?" — снова спросил он меня. С моей стороны ответом было полное молчание. "Что ж, по-твоему, негодный старик, ты что ли великое дело делаешь? Так я тебе скажу, что ты соврал в шестьдесят пятом, в шестьдесят шестом и в шестьдесят седьмом псалмах".

Тогда я встал и повергся пред Богом, и он тотчас исчез». Здесь необходимо обратить внимание на то, что,

во-первых, бес входит не как все, а вычурно, и в виде иноверного, «нехристя»; во-вторых, хочет пляскою отвлечь внимание молящегося, занимающегося «умным деланием»;

в-третьих, демон все время, только невидимо, следил за подвижником и за каждым словом Псалтири, которую тот читал наизусть;

в-четвертых, демон не терпит усиленной, соединенной с крестным знамением молитвы, потому что старец повергся, очевидно, по примеру древних отцов, на землю