Основы искусства святости. Том 3 - [12]

смакует последнее). Невольно напрашивается сравнение с историей одного похождения кронпринца саксонского Августа, сообщенной Пельницем. Последний ядовито говорит, что когда кронпринц оставил сеньору Матеи и заменил ее монашенкой из обители в Мурано, то он «был вынужден подчинить свою любовь целому уставу.

Монашенка заставила его проехать вдоль и поперек всю страну Нежности, прежде чем ввела его в столицу Наслаждения»¹¹.

2. Многие ценители эротического искусства утверждают и другим навязывают следующее правило, которое, не свернув себе головы, никто еще не смог выполнить: содержание и даже идея произведения, по их мнению, могут быть открыто и грубо безнравственными, но исполнение сюжета, наоборот, должно быть высокохудожественным. Нужно создать картину, где «целомудрие и похоть» находились бы «в удивительном взаимодействии». «Конечно, — сознаются они сами, — такие картины непригодны для школьной хрестоматии». Позиция, как видно даже всякому

-34-

простецу, выбрана очень удачно для тайного удовлетворения своего сластолюбия. Грубый по идее «Выезд куртизанки» гениального, если угодно,

12 13

японского художника Утамаро , офорт Кнобельсдорфа «Сцена в парке», «Шествие вакханок» Мантеньи¹⁴ — одинаково, по мнению этих учителей, могут быть подведены под категорию «наивысших проявлений художественного гения»; а для непонимающей черни (misera plebs)* (*Жалкий народ (лат.)) и для нежелающих признавать в подобной художественности воспитательную идею par excellence* *,(**По преимуществу (франц.)) — советует один из них, — можно наклеивать под такими картинами этикетку: quod licet Jovi, non licet bovi***(*** Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку (лат.)) — другими словами, «что доставляет наслаждение знатоку, то недопустимо для массы, если мы желаем ей добра». Последняя фраза, сорвавшаяся с уст Бредта¹⁵, очень характерна. Ею сами себя обличают подобные господа.

3. Наконец, есть еще третий сорт людей, и таких немало, которые уже без всяких оговорок, пользуясь «научным методом», бесстыдно защищают в эстетике принцип «чувственного воздействия художественно воспроизведенных эротических мотивов на зрителя» и узаконивают сему право гражданства и силу. Они, во-первых, доказывают на фактах¹⁶, что чувственность, «заразительна, когда действует на нормального (конечно, в их смысле. — Еп. Варнава) человека и когда ее действие соответствует его культурному уровню», и «чувственное воздействие... не подлежит никакому сомнению»;

во-вторых, признают только следующее определение настоящей

художественности: «Чем интенсивнее это (то есть чувственное. — Еп. Варнава) воздействие, тем крупнее и значительнее художественная ценность. Это тоже должно быть признано внутренней и безусловной необходимостью»;

в-третьих, раз «чувственность сама по себе представляет нечто безусловно нормальное и потому здоровое», то задаются вопросом, «какой именно род чувственности имеет право на существование».

Отвечая на последний вопрос, эти господа утверждают, как незыблемое, следующее положение: «Право на сущест--35-

вование имеют все те формы проявления чувственности, в которых обнаруживается творческий момент жизненного закона, ибо именно они влекут

17

человека вперед и ввысь по пути его развития» — и прочий набор красивых фраз, с которыми мы уже сталкивались.

Кажется, скажу вместе со св. Василием Великим , «нам нет нужды обличать их учения; их самих достаточно друг для друга к собственному низложению». «Подобно тому как, — приведу еще сравнение св. Иринея Лионского (t 202 г. по Р. X.)¹⁹, — относительно хищного зверя, скрывающегося в лесу и оттуда нападающего и многих умерщвляющего, тот, кто вырубает и обнажает лес и открывает самого зверя, не усиливается поймать его, видя, что этот зверь — лютый зверь; ибо все могут видеть этого опустошительного зверя, избегать его нападений, стрелять в него со всех сторон, ранить и совсем убить; так и мы, коль скоро обнаружим их [этих ученых] сокровенные и втихомолку хранимые таинства, не будем иметь нужды опровергать пространно их учения».

• Оскорбление половой стыдливости и «открытие» (ср.: Лев. 18, 7-17) наготы в медицине, гигиене, скульптуре, живописи

Обвинения в этом грехе должны быть предъявлены со стороны тех лиц,

которые чаще всего его совершают, то есть со стороны врачей. Один из них,

20

некто В. Смидович (литературный псевдоним — Вересаев) , издал не книгу, а, как говорили в то время критики, «стон чуткой, совестливой души, которую

нещадно язвили роковые противоречия жизни медицинской профессии... Это

21

была слишком глубоко и серьезно выстраданная исповедь» . Она породила гро-

22

мадную литературу , причем общественное мнение (а не врачи, которые,

23

конечно, не имея смирения христианского, изо всех сил старались оправдаться) оказалось на стороне автора. Слишком остро и очевидно были вскрыты им самые животрепещущие вопросы, касающиеся не столько тела человека, сколько его духа. Вот, в передаче Вересаева, главные ненормальные и нетерпимые явления, иллюстрирующие и выявляющие конкретно поставленную мною в заголовке тему.

1. Постыдное состояние действующего субъекта.