Основы искусства святости. Том 1 - [2]

Не видали ль вы Того,

Которого любит душа моя?.. (Песн. 3, 3)

Но никто из них не дал мне желанного ответа.

Однако, и когда я узнал последний — что благодатию Божиею случилось рано, — я продолжал уже студентом перелистывать бесчисленное множество пыльных книг лучших библиотек родины, отчасти и заграницы. Старинные громадные фолианты в тяжелых деревянных переплетах, трехсотлетние уникумы готической печати, отделанные в свиную кожу, окостеневшую от времени и превратившуюся как бы в пластинки целлулоида или слоновой кости, перемежались у меня современными русскими и иностранными книгами в аляповатых, разукрашенных сусальным золотом, как ярмарочный пряник, обложках и творениями церковной письменности и богослужебными книгами в желтых и пунцовых кожаных переплетах с медными застежками. Перелистывая полуистлевшие, пожелтевшие листы древних изданий (я особенно интересовался такими) с изъеденными личинками корешками, я все старался разгадать духовную природу человека, в частности их авторов и тех лиц, которые на протяжении нескольких столетий существования этих волюмов старались унести с их страниц тайну противоречивого, лживого, страстного человеческого существа и его загадочной внутренней жизни. Заметки этих лиц на полях мне громко говорили о том, как волновались когда-то сердцем их обладатели, от костей которых теперь не осталось и праха...

С течением времени предмет не пропал из моих глаз, но пределы горизонта раздвигались шире. Из тесных рамок окружающей действительности и настоящего времени

-10-

мысль часто стала уноситься вглубь давно прошедших времен и на первых страницах всемирной истории старалась отыскать Божественные следы Промысла. Подняв высоко над головой свой крохотный, но зажженный от веры и знания, основанного на Священном Писании и Священном Предании скудельный светильник, я пробирался, иногда рискуя сломать себе голову и раня себя чуть не до смерти, через груды наломанного кирпича научных построек и гипотез в истории культуры, через болота стоячей философской мысли отошедших от святого Евангелия народов, через леса непроходимого мрака общественных мнений к первоначальным истокам общечеловеческой семьи, потом снова возвращался назад по стремнинам и кручам общечеловеческих страстей к новым

временам, временам христианства, старался разглядеть все достопримечательное

— ив конце концов приходил в величайшее изумление, блаженство, восхищение от дивных путей и деяний Творческой Десницы!.. Видимы они и не видимы — видимы верою и облагодатствованным разумом и незримы для слепцов и гордых мира сего, как письмена, начертанные на воде. В отношении этих-то гордецов и пел пророк Давид:

В мори путие Твои,

И стези Твоя в водах многих,

И следы Твои не познаются.

(Пс. 76, 20)

И что же я увидел при этих хождениях по черепкам, обломкам, листкам и обрывкам всемирной истории человечества? Я видел только одно: люди во все времена и эпохи, во всяком звании и состоянии ищут опять-таки только одного — потерянного рая счастья, богатства, любви, свободы, блаженства, света, богов, Бога

— все равно, как бы ни назвать то состояние, которое, думается им (правильно или неправильно — кому как), возвращает человеку потерянную при грехопадении целостность природы и благоволение Божие, дает ему мир и покой духа...

Ах, сколько бессонных ночей провели люди, стараясь подойти своими щуплыми мыслями вплотную к граням недоступной им Высшей Действительности! Сколько было деятельных попыток проникнуть в тайны этого покоя души и разглядеть зримый как бы в тумане образ Неизобразимого!..

-11-

Сами пророки проводили бессонные ночи за молитвой и размышлениями над смыслом жизни.

Рука моя простерта ночью, — говорит Давид, — и не опускается... Ты не даешь мне сомкнуть очей моих...

Размышляю о днях древних, о летах веков минувших; припоминаю песни мои в ночи, беседую с сердцем моим, и дух мой испытывает...

(Пс. 76, 3, 5-7)

Но мало всегда было людей, обретших Дверь жизни (Лк. 12, 32; Ин. 10, 9), а больше, в тысячи, миллионы раз было больше таких, которые шли от Нее вспять, назад, в бездонную пропасть мрака и гибели.

Вот ночь или, вернее, раннее утро. Не та священная, таинственная ночь, в которую свершилось исполнение желания праотца, но другая, за несколько тысячелетий до Рождества Христова. Тогда патриарх Иаков один ночевал в поле при потоке Иавок. И приходит к нему «Некто», W'N и борется с ним до зари. И спрашивает Иаков Боровшегося, когда узнал, Кто Он: «Скажи мне имя Твое?» Ибо душа его истаевала в сладости богообщения и любви к Иегове. Но полного обладания Любимым еще не было, и Он был далек и неродствен еще человеку...

Но вот — другая ночь, и снова раннее утро. Язычник Пилат, потерявший смысл жизни и веру во все, спрашивает насмешливо-кощунственно Того же Некоего: «Что есть истина — и sonv aXrjGsia? » — и, не став дожидаться ответа, выходит. Этот уже не жил верою Иакова и не видел, что перед ним стояла сама Истина, ц оХцвет (Ин. 14, 6; 18, 38).

Видел я в зеркале времен истории еще пески Ливийской, Нитрийской и других пустынь с темно-синим над ними бархатным куполом неба, со звездами наподобие громадных, подвешенных к нему разноцветных лампад, и среди этих песков ночные хоры подвижников, славословивших Бога и духовным оком проницавших сущность окружающей твари. Но с другой стороны, мысленно зрились мне и бесчисленные толпы людей, поклонявшихся сатане, тянувших свои руки к нему в поисках счастья, бросавших в огонь, ему в жертву, своих любимых детей ради достижения этого счастья