Основано на реальных событиях - [5]

До встречи с Франсуа несколько лет назад я частенько проводила вечера с Натали и еще одной подругой, Жюдит. Мы все трое были более или менее одиноки и хотели развлекаться. Такие вечера мы называли ЖДН (Жюдит, Дельфина, Натали). Их смысл заключался в том, что каждая из нас делала так, чтобы ее с двумя подружками приглашали на разнообразные праздники (юбилеи, новоселья, рождественские ужины). То есть мы проникали в самые нелепые места, притом что никого из нас туда не звали. Таким образом нам удалось попасть на открытие различных лофтов, на танцульки, на ужины по случаю открытия нового предприятия и даже на одну свадьбу, где никто из нас не был знаком ни с женихом, ни с невестой.

Хотя я люблю праздники, но почти всегда избегаю того, что называется «ужин не дома» (я не имею в виду ужины с друзьями, я говорю об ужинах более или менее светского характера). Подобное неприятие связано с тем, что я неспособна приноровиться к требованиям жанра. Тогда все идет так, как если бы внезапно вновь вернулась моя робость, я опять становлюсь краснеющей девочкой или девушкой, какой была прежде, неспособной легко и непринужденно принять участие в разговоре, испытывающей страх оказаться не на высоте, не к месту. Впрочем, чаще всего, если в компании больше четырех человек, я немею.

Со временем я поняла – или это алиби, позволяющее мне смиряться с положением дел, – что отношение к Другому интересует меня, лишь начиная с определенной степени близости.

ЖДН стали реже, а потом прекратились, не очень понимаю почему. Быть может потому, что у каждой из нас произошли изменения в жизни. В тот вечер в супермаркете я сказала Натали «да», решив, что вечеринка даст мне ставшую столь редкой возможность потанцевать. (Надо заметить, что хотя я пугаюсь при мысли о необходимости изображать что-то во время ужина, зато способна в одиночестве танцевать посреди гостиной на вечеринке, где я никого не знаю.)

Я прекрасно понимаю, что от подобных уточнений может создаться впечатление, что я отклоняюсь к другим историям, что я отвлеклась под предлогом желания обрисовать контекст или окружение. Но нет. Последовательность событий представляется мне важной для того, чтобы понять, как я встретилась с Л., и на протяжении моего повествования мне, безусловно, понадобится опять возвращаться назад, еще дальше, чтобы попытаться уловить истинный смысл этой встречи.

Принимая во внимание сумбур, который она внесла в мою жизнь, мне важно уточнить, что именно сделало возможным такое влияние Л. на меня и, разумеется, мое – на Л.

Кстати, я танцевала, когда передо мной оказалась Л., и, насколько мне помнится, наши руки соприкоснулись.

* * *

Мы сидели на диване, Л. и я.

Я первая ушла с танцпола, в какой-то момент, когда музыка мне разонравилась.

Л., которая больше часу танцевала рядом со мной, не замедлила присоединиться ко мне. Улыбнувшись, она втиснулась на узкое место между мной и моим соседом, который прижался к подлокотнику, чтобы она уселась поудобнее. Она заговорщицки торжествующе подмигнула мне.

– Вы прекрасны, когда танцуете, – едва устроившись, объявила она. – Вы прекрасны, потому что танцуете так, будто думаете, что никто на вас не смотрит, как если бы вы были одна. Кстати, я уверена, что вы так же танцуете одна у себя в спальне или в гостиной.

(Моя дочь, будучи подростком, однажды сказала мне, что, когда она станет взрослой, то запомнит меня такой: мать, танцующая посреди гостиной, чтобы выразить свою радость.)

Я поблагодарила Л. за комплимент, но не знала, что ответить. Впрочем, похоже, она ответа и не ждала и по-прежнему с улыбкой смотрела на танцпол. Я украдкой разглядывала ее. Л. была одета в облегающие черные брюки и кремовую блузку, ворот которой украшала тонкая темная шелковая или кожаная лента – мне не удалось с уверенностью определить материал. Л. была великолепна. Мне на ум пришла реклама марки Жерар Дарель, я прекрасно помню, именно эта простая современная изысканность, искусное сочетание классических буржуазных тканей и рискованных деталей.

– Я знаю, кто вы, и счастлива встретить вас, – добавила она через короткое время.

Мне, разумеется, следовало бы спросить, как ее зовут, кто ее пригласил, иначе говоря, что она делает в жизни, но я ощущала, что робею перед этой женщиной, перед ее спокойной уверенностью.

Л. была как раз из тех женщин, что завораживают меня.

Л. была безупречна, гладкие волосы, великолепно отшлифованные и покрытые ярко-красным лаком ногти, которые, казалось, светились в темноте.

Я всегда восхищалась женщинами, которые носят лак на ногтях. Для меня крашеные ногти выражают некую идею женского совершенства, которое, я в конце концов вынуждена была признать, для меня останется недосягаемым. Кисти у меня слишком широкие, большие, в некотором смысле, мощные, и когда я делаю попытку нанести на ногти лак, они кажутся еще шире, словно эта тщетная потуга «переодевания» только подчеркивает их мужской характер (по мне, кстати, эта процедура чересчур утомительна, сами движения требуют тщательности и терпения, которыми я не обладаю).

Сколько времени надо тратить, чтобы быть такой женщиной, размышляла я, разглядывая Л., как уже прежде, до нее, разглядывала десятки женщин в метро, в очереди в кино, за столиками в ресторанах? С прическами, макияжем, отутюженных. Ни одной лишней складочки. Сколько времени требуется каждое утро, чтобы дойти до такого состояния совершенства, и сколько вечером для того, чтобы правильно сделать все, чтобы из него выйти? Какой образ жизни нужно вести, чтобы иметь время укрощать волосы укладкой, каждый день менять украшения, подбирать и варьировать наряды, ничего не оставляя на волю случая?