Основано на реальных событиях - [3]
В ту субботу на Книжном салоне я едва успевала подписывать форзацы. Люди пришли, чтобы поговорить со мной, и я натужно искала слова, чтобы поблагодарить их, ответить на вопросы, оправдать ожидания. Я слышала, как дрожит у меня голос, мне было трудно дышать. Подушка безопасности больше не работала, мне не удавалось оказывать сопротивление. Я стала проницаемой. Уязвимой. В шесть часов вечера очередь перекрыли при помощи эластичной ленты, растянутой между двумя столбиками, чтобы отсечь вновь прибывших, которым пришлось повернуть назад. Я слышала, как в нескольких метрах от меня ответственные за стенд объясняли, что я закончила: «Ей пора уходить, время вышло, мы сожалеем, но она уходит».
Закончив подписывать книги тем, кто оказался последним в очереди, я на несколько минут задержалась, чтобы переговорить с моей издательницей и коммерческим директором. Я думала о пути, который мне предстоит проделать, чтобы добраться до вокзала; я была в таком изнеможении, что могла бы растянуться прямо на полу и остаться здесь. Мы стояли возле стенда, я повернулась спиной к аллеям салона и столику, за которым совсем недавно сидела. Сзади подошла какая-то женщина и спросила, не подпишу ли я ее экземпляр. Я слышала, что говорю ей «нет», вот так запросто, не колеблясь. Мне кажется, я объяснила, что если подпишу книгу ей, остальные непременно снова выстроятся в очередь, чтобы я опять давала автографы.
Я поняла по ее взгляду, что она не понимает, не может понять: вокруг никого нет, невезучие разошлись, кажется, все тихо-спокойно. Вот что я прочла в ее глазах: да что эта дура из себя строит, что значат еще одна-две книжки, разве не для того вы сюда пришли, чтобы продавать и подписывать книги, не станете же вы, в самом деле, жаловаться…
А я не могла сказать ей: мадам, очень сожалею, но я больше не могу, я устала, у меня нет ни сил, ни возможности, вот и все. Мне известно, что другие могут часами не пить, не есть, пока все не пройдут, не получат свое удовольствие. Это настоящие верблюды, какие-то атлеты. Но не я, разумеется, и не сегодня, я не в состоянии больше писать свою фамилию, моя фамилия – это ложь, мистификация. Поверьте, моя фамилия на этой книге сто́ит не больше, чем голубиный помет, по несчастью шлепнувшийся на форзац.
Я не могла сказать ей: если я подпишу вашу книгу, мадам, меня разорвет надвое, именно это и произойдет, предупреждаю вас, отойдите в сторонку, держитесь подальше, тончайшая нить, соединяющая две части меня, вот-вот порвется, и тогда я расплачусь, а то и начну выть, а это может оказаться очень неприятным для всех нас.
Я покинула салон, еще не догадываясь о чувстве раскаяния, которое уже начинало охватывать меня.
Я вошла в метро на станции «Порт-де-Версай», состав был полон, но все же нашла местечко и села.
Уткнувшись носом в стекло, я принялась мысленно вновь проигрывать недавнюю сцену. Один раз, потом другой. Я отказалась подписать книгу той женщине, хотя была там и продолжала беседовать. Я не могла опомниться. Чувствовала себя виноватой, смешной. Мне было стыдно.
Сейчас я описываю эту сцену со всей сопутствующей ей усталостью, которую тогда испытывала, потому что почти уверена: если бы ее не было, я бы не встретила Л.
Л. не нашла бы во мне этого пространства, столь хрупкого, столь подвижного, столь рыхлого.
В детстве я всегда плакала в свой день рождения. В то мгновение, когда гости все вместе затягивали традиционную песенку, слова которой одинаковы во всех известных мне семьях, а на меня надвигался торт, утыканный свечами, я начинала рыдать.
Это внимание, сосредоточенное на моей персоне, сверкающие взгляды, направленные в мою сторону, это общее возбуждение были мне невыносимы.
Впрочем, это не имело никакого отношения к истинному удовольствию, которое я испытывала от того, что праздник был устроен в мою честь, ничуть не портило мне радость от получения подарков; но было именно в этом мгновении нечто от эффекта Ларсена[2], как если бы в ответ на производимый сообща, направленный на меня шум я могла лишь произвести какой-то другой, еще более пронзительный, неприятной для слуха и губительной частоты звук.
Не знаю, до какого возраста повторялся этот сценарий (нетерпение, напряжение, радость, а потом я – перед всеми – вдруг в слезах и потерявшая голову), но я сохранила четкое воспоминание об ощущении, переполнявшем меня тогда: «наши самые искренние пожелания, и пусть эти несколько огоньков принесут вам счастье», – и о желании тотчас исчезнуть.
Однажды, когда мне должно было исполниться восемь лет, я сбежала.
В те времена, когда принято было отмечать дни рождения в дошкольной группе, моя мать, помню, писала воспитательнице записочки, чтобы попросить ее не вспоминать о моем. Такую записку она мне обычно зачитывала вслух, прежде чем засунуть в конверт, и в ней фигурировало слово «возбудимая», смысла которого я не понимала. Я не осмелилась спросить ее, сознавая, что написать воспитательнице – это уже необыкновенный поступок, некое усилие, рассчитывающее с ее стороны на не менее необыкновенное действие, какую-то поблажку, короче, особое отношение. По правде говоря, долгое время я полагала, что определение «возбудимая» как-то связано с объемом словарного запаса человека: я была девочка
И беглого взгляда, брошенного в бездну, достаточно, чтобы потерять в ней самого себя, но Дельфина де Виган решилась на этот шаг, чтобы найти ответы на самые сложные вопросы, связанные с жизнью ее матери. Став одним из героев своего романа, она прошла с матерью рука об руку путь от семейных радостей к горестям, от счастья к безумию, от бунта и непонимания к смирению.«Отрицание ночи» – это не только роман-исповедь. Это захватывающая, искренняя и пронзительная история о бесконечном поиске общего языка, которого так часто не хватает и отцам, и детям.Этот роман интригует, завораживает, потрясает.
Я работаю со словами и с молчанием. С невысказанным. С тайнами, сожалениями, стыдом. С невозвратным, с исчезающим, с воспоминаниями. Я работаю с болью вчерашней и с болью сегодняшней. С откровениями. И со страхом смерти. Все это — часть моей профессии. Но если есть в моей работе что-то, что продолжает удивлять, даже поражать меня, что-то, от чего и сегодня, спустя десять с лишним лет практики, у меня подчас перехватывает дыхание, то это, несомненно, долговечность боли, пережитой в детстве. Жгучесть раны, не заживающей на протяжении многих лет.
Лу — вундеркинд, она умеет и знает то, что ее сверстникам не дано уметь и знать, но при этом Лу лишена всех тех мелких радостей, которых в избытке у ее ровесников. Лу умна, наивна и открыта всему миру. Она любит бывать на вокзале и наблюдать за людскими эмоциями. Там-то она и встречает бродяжку Но, на несколько лет старше ее. Эти двое составляют странную пару, но они нашли друг друга, и кажется, что вместе им удастся выстоять перед странным и враждебным миром. Много ли мы знаем о тех, кто оказался на улице? И часто ли вглядываемся в их лица?..«Но и я» — тонкий и волнующий роман о ранимости, благородстве, одиночестве и любви, о том, что не стоит сдерживать лучшие порывы своей души.
Матрос рассчитался с корабля в Александрии. Ожидать новое место он решил в «Гостинице Вечерних Огней». Это решение едва не погубило его…
Необыкновенное оружие – инструмент по управлению человеческим сознанием «Интел-реврайтер» попадает в руки разных людей. Наконец каждый из них может осуществить свою заветную мечту, но не у каждого чисты помыслы и стремления. Успешный бизнесмен Феликс Саенко и его друзья находят способ помешать им и спасти сотни миллионов жизней. Вместе с тем, герои романа привлекают читателя своим видением обустройства мира, принципами управления государством, в котором главная задача общества – не допускать к власти разного рода бездарей, проходимцев и казнокрадов.
Очень странным образом погибают невинные жертвы. Убийцу вычислить не удается. За событиями внимательно следят люди, не желающие помогать следствию, но каждый из них знает достаточно, чтобы остановить маньяка. Миллионерша с Урала, ее сестра, врач-психиатр, бывший контрразведчик, популярный писатель, скандальный репортер, больная пенсионерка. Они сделали свои ставки. Этих уважаемых людей тоже можно подозревать в преступлениях. Но кому такое придет в голову?
Нечто чудовищное обитает в заброшенной шахте, манипулируя людьми, заставляя их совершать жестокие убийства. Семилетний Иван чудом спасся, когда двое неизвестных застрелили его родителей. Мальчишку увезли в другой город, приняли в новую семью, но странные преследователи разыскали его. Теперь, через много лет, он отправляется на поиски этих людей и готов отдать жизнь за то, чтобы разгадать страшную тайну шахты. На своем пути он встречает женщину, с которой в детстве произошли точно такие же события. Связанные общей целью, они движутся навстречу неведомому и, одновременно, — навстречу любви, которая может стать вечной в самом прямом смысле этого слова.
Они становятся любовниками с первой же встречи. И хотя Мимосина, актриса на сцене и в жизни, последние шестнадцать лет соблазняет политиков по всей Европе и выведывает их тайны, Валентин, король лондонских контрабандистов и шарлатанов, понимает, что у них много общего. Но вряд ли ему известно, что венецианская шпионка ступила на этот путь… прямо из тихой обители, где монахини продали юную аристократку англичанину, который был Валентину хорошо знаком…
При жизни эти люди были весьма несовершенны, но после смерти их тела превратились в подлинные произведения искусства. Ведь гениальный серийный убийца, называющий себя Скульптором, сумел разглядеть их истинную красоту и явить ее потрясенным зрителям. Умертвив свою жертву, он превращает ее тело в копию одного из шедевров Микеланджело. Преступник тщеславен, он выставляет свои произведения напоказ, но он очень умен и не оставляет следов.Вызов Скульптора принимают специальный агент ФБР Сэм Маркхэм и искусствовед Кэти Хильдебрант…