Основание Иерусалимского королевства. Главные этапы Первого крестового похода - [82]

Между тем, торопясь установить связь с гарнизоном в Латакии и морем, Раймунд убедил Раймунда Пиле и Раймунда, виконта Тюренна, нанести внезапный удар по Тортосе, прекрасной гавани между Латакией и Триполи. Оба Раймунда с небольшим контингентом поспешили на запад и прибыли к городу после наступления темноты 16 февраля. Они разожгли множество костров вокруг стен, чтобы произвести впечатление, будто их гораздо больше, чем было на самом деле. Уловка сработала. Правитель Тортосы, подданный эмира Триполи, так сильно перепугался, что ночью покинул город по морю вместе с гарнизоном. На следующее утро ворота города открылись для франков. Получив известие об их победе, правитель Маркийе в 10 милях (около 16 км) к северу поспешил признать верховную власть Раймунда. Взятие Тортосы весьма способствовало успеху Крестового похода. Оно открыло легкое сообщение по морю с Антиохией и Кипром, а также с Европой.

Этот успех вызвал зависть у крестоносцев, оставшихся в Антиохии, и заставил их последовать за Раймундом на юг. Примерно в конце февраля Готфрид Лотарингский, Боэмунд и Роберт Фландрский выступили из Антиохии в Латакию. Там Боэмунд повернул назад. Он посчитал, что в конце концов ему будет разумнее укрепиться в Антиохии, если вдруг император весной двинется в Сирию. Готфрид и Роберт отправились осаждать небольшой портовый город Джабалу. Пока они находились там, от Раймунда прибыл епископ Альбары, умоляя их присоединиться к нему у Арки.

Осада Арки не ладилась. Город был хорошо укреплен, оборона — отважна, а у Раймунда было недостаточно людей, чтобы взять его в плотное кольцо. Предостережение Танкреда о том, что армии не хватит сил штурмовать крепости, полностью оправдалось. Но как только Раймунд начал осаду, он уже не мог ее снять, опасаясь, что эмир Триполи поймет его слабость и перейдет к открытой вражде. Возможно, его солдаты не особенно старались. В лагере им жилось неплохо. Вокруг простирались плодородные поля, а через Тортосу стали прибывать новые припасы. После всего пережитого людям хотелось немного передохнуть. В начале марта прошел слух, что мусульмане собирают армию для освобождения Арки во главе с багдадским халифом. Слух оказался ложным, но он встревожил Раймунда и заставил его вызвать к себе Готфрида и Роберта Фландрского. Получив от него известие, Готфрид и Роберт заключили перемирие с эмиром Джабалы, который признал их владычество, и поспешили на юг к Арке. Свой приход они отметили нападением на окраины Триполи и успешными налетами на стада в Аль-Букайе, откуда они угоняли всевозможный скот, включая верблюдов.

Вскоре Раймунд пожалел, что обратился к ним. Он уже два месяца был общепризнанным вождем Крестового похода. Даже Танкред признал его авторитет в обмен на пять тысяч су. Но теперь ему пришлось звать на помощь соперников. Танкред, чей совет он проигнорировал, перебрался в лагерь Готфрида, сказав, что Раймунд заплатил ему недостаточно. Оба Роберта не выказывали особой охоты признавать Раймунда главой. Он попытался настоять на своих правах, чем вызвал возмущение, и начался общий раздор. Солдаты, видя, что их командиры рассорились, последовали их примеру и не желали сотрудничать друг с другом.

Вражда усугубилась с прибытием в начале апреля писем от императора. Алексей сообщал крестоносцам, что наконец он готов отправиться в Сирию. Если они подождут его до конца июня, то он будет с ними к Дню святого Иоанна и поведет их в Палестину. Раймунд хотел принять его предложение. Как верный союзник императора, он мог рассчитывать на его поддержку, которая помогла бы ему укрепиться на положении главы франкской армии. Среди его собственных людей было немало тех, кто, как Раймунд Ажильский, несмотря на всю неприязнь к византийцам, понимал, что прибытие императора по меньшей мере даст Крестовому походу вождя, с которым могли бы согласиться все именитые сеньоры. Однако большинству крестоносцев не терпелось идти на Иерусалим, да и никто из их предводителей не хотел оказаться под началом у императора. Раймунд не мог совладать с таким сильным общественным неприятием его планов. Вероятно, Алексей и не рассчитывал на то, что крестоносцы станут его дожидаться. Возмущенный их поведением в Антиохии, он уже принял решение хранить нейтралитет. Для византийского дипломата это означало не пассивную позицию, а поддержание отношений с обеими сторонами, чтобы остаться в выигрыше независимо от того, кто одержит победу. Он оставался на связи с египтянами, которые, скорее всего, обратились к нему, когда крестоносцы подошли к границам их владений, с вопросом, действуют ли они по поручению императора. В ответ Алексей открестился от похода, и у него для этого были серьезные причины. Поступки Боэмунда научили его тому, что на франков полагаться нельзя, да и Палестина его особо не интересовала. Она находилась за пределами тех земель, которые он рассчитывал вернуть в лоно империи. Его единственный долг состоял в защите православных христиан, для которых он был заступником. Вполне возможно, Алексей полагал, что им жилось бы лучше при веротерпимом правлении Фатимидов, нежели при франках, которые в Антиохии уже выказали явную враждебность к местному христианству. В то же время он не желал совсем рвать отношений с крестоносцами, которые еще могли оказаться полезными для империи. Позднее его переписка с Египтом попала в руки крестоносцев, которых до глубины души возмутило это доказательство его вероломства по отношению к ним, хотя их вероломство по отношению к нему казалось им разумным и правильным. Именно императора они винили его в том, что послов, отправленных ими в Каир из Антиохии, продержали там так долго.