Ослик Иисуса Христа - [101]

Так что постскриптум касался именно Софи.

«Нашедшего этот дневник (и прилагаемые материалы), – писала Ингрид, – прошу передать Луизе Виктории Берген по адресу: Ширнесс, Колледж-стрит, 112». Дальше она обратилась уже непосредственно к Софи. Ренар, однако ж, ни о чём не просила её, а лишь заметила, что «убийцу не остановишь», явно ссылаясь на композицию Emery.

Ссылка на Emery между тем не случайна.

Группу и до сих пор относят к так называемому «christian rock» (на том лишь основании, что музыканты – христиане, а их композиции – с религиозным как бы подтекстом). На деле же идеи Emery – вполне светские, а её музыка со временем становилась все более «hard» (и всё более «core», что вряд ли одобрил бы Папа Римский, не говоря уже о «парабалане» Кирилле). Словом, в отношении Emery существует некоторая путаница.

Что же до «убийцы» (Can’t Stop the Killer), упомянутом в послании к Софи, – данную ссылку следует рассматривать скорей как приветствие единомышленников: естественный ход событий неотвратим. Убийцу, образно говоря, не остановишь.

Интересно, что сама композиция более чем приземлённая – о семейных ценностях, о равнодушии и отчаянии: «Ты словно кого-то ждешь, кто напомнит тебе обо всём, что ты должен сделать. Но он не приходит, ты этого не делаешь, и как следствие – ты не можешь остановить убийцу».

Ингрид не спалось. Она закрыла дневник, просмотрела свои рисунки (довольно смешные – рожицы всякие) и взглянула на письма, полученные от некогда близких людей (как тогда казалось, а теперь – хоть плачь). С полсотни конвертов тихо покоились на дне коробки из-под обуви – свидетельство треволнений и неоправданных надежд.

Эти её письма (да и вообще, ментальность случайной связи) напоминали буккроссинг: ты «отпускаешь» книгу, а её никто не читает. Люди не привыкли читать. Они не приучены думать (нет, Ослик прав), зато с лёгкостью врут: как правило у них «нет времени». Что касается писем – «адресаты» редко ссылались на «время» и по большей части просто не понимали её. Не понимая, они, тем не менее, делали вид, что понимают, компрометируя таким образом саму их связь. Иными словами, и письма, и буккроссинг обыкновенно заканчивались для Ингрид вежливым враньём.

Содержимое коробки из-под обуви наглядно подтверждало и другую догадку Ренар: что бы там ни талдычила так называемая «элита» (известные писатели, артисты, блогеры) о грядущей «гуманизации» общества – просвета нет.

«Ты видишь просвет?» – спрашивала себя Ингрид. Нет, никакого просвета она не видела. Всё слишком запущено – и в окружающем мире, и у неё в голове. Не зря на Танэгасима (в минувший четверг) пошёл дождь, а Вика Россохина всё напевала песенку про «Щедрика-Петрика». В сущности, этот «Петрик» и был последней радостью усталого человека.

С этих позиций (и, в общем, именно с этих, а не с позиций, скажем, космической отрасли) предстоящий полёт на Марс («улетание») представлялся Ингрид не таким уж и странным.

Ближе к двум ночи она убралась в квартире, сложила в коробку с письмами свои тетради и вышла на улицу. Светила Луна. В небе проплывали безмолвные тучи. Во дворе по-прежнему стояла машина со спущенным колесом – проржавевшая, усыпанная листьями и никем не востребованная. Разве что Ослик с Ингрид время от времени встречались здесь и подолгу болтали о том о сём. В сломанной машине спокойно. Она никуда не едет. Да и вы никуда не торопитесь.

Тут интересный момент. Будучи из разных миров (она – из свободной Европы, он – из диктаторской Азии), Ингрид и Ослик, тем не менее, сошлись, и обоими двигала невыносимость жизни. «Ничего смешного», по словам Воннегута, и всё же тут было и о чём подумать, и чему улыбнуться.

«Невыносимость» в представлении тёти Маши, к примеру («ослица» и её сынок-даун из эссе Лобачёвой) никоим образом не соответствует «невыносимости» в представлении, скажем, Бориса Березовского, понятия не имевшего о «жизни под мостом».

При этом и тётя Маша, и Борис Березовский, несомненно, мучились от этой самой «невыносимости»: и «ослица», и опальный олигарх чувствовали себя униженными. Да что там Березовский, добрая половина европейцев (истинных европейцев – умных и эффективно организованных), будучи зависимыми от русских энергоносителей, переживали то же. Русские в данном контексте выглядели настоящими террористами. Стоит такому появиться в метро – всё метро становится на уши.

Покрутившись у машины (со спущенным колесом и листьями на капоте), Ингрид заглянула внутрь – никого. Разве что мысленный образ Генри сидел себе за рулём и курил американские little cigars, уставившись в пространство.

Нет так нет (а так хотелось к кому-нибудь прислониться). Ренар затянула потуже шарфик и направилась к Victoria Station. Из головы не выходил «террорист в метро».

Как и следовало ожидать, метро уже закрылось. Улицы были пустынны. У остановки автобуса ошивался бомж, а повсюду, к чему ни присмотрись, сияли предупреждающие надписи: «STOP», «ВХОД ЗАПРЕЩЁН», а то и «ОПАСНОСТЬ».

Вот и думай – прислоняться или нет.

VII. Не прислоняться!

Человечество оказалось в такой ситуации, когда правда была слишком страшной.