Ослепительный нож - [152]

- Фишка?.. Ты… тут?

- У меня гостит, - заявила Софья.

- Митя, - улыбнулась ему боярышня, - отчего в солнечный день ненастен?

- Неистребимая! - процедил он сквозь зубы. - Никакой я не Митя. Я государь, властодержец земли Московской!

- Каково державствуешь, государь? - вопросила Евфимия с некоторым озорством.

- Глумотворшица! - ещё пуще озлился Дмитрий Юрьич. - Ведь не ляскалы точишь здесь. Через Софью затеяла вернуть вотчину… Шиш! В твоём тереме живёт Иван Котов, лучший мой боярин. По тебе ж давно келья плачет.

Евфимия поднялась.

- Неуютно тут у вас.

- Митенька! - возроптала Софья. - Окстись, что с тобою нынче?

- Ежедень неприятности! - проворчал Шемяка. - Только что юрод Максимка ошеломил: сгинул, как наваждение. А во дворце узнаю: Федька Басенок ночью из темницы исчез, сринул железа, как истый волхв, прошёл сквозь двери чугунные, стены каменные.

- Басенок, наслышана, воевода отменный, ценный литовский выходец, - вставила Всеволожа.

- Молчи уж! - рыкнул Шемяка. - Доводчики донесли: ты - спасительница детей Василиуса. Веры этому нет. Не по твоим силам дело. А заботушка у меня теперь вот где! - хлопнул он себя по загривку.

Софья задрожала осинкой при последних словах супруга.

- Я вывезла княжичей из обители, - объявила Евфимия. - Могла ли отдать малюток в лапы твоих кметей?

- Ты? - задохнулся новый великий князь. - Ты?

- О-о! - простонала Софья.

- Задуши меня сеном, - предложила Евфимия. - Константина Дмитрича нет на свете. Младшего брата твоего нет. Василиус ослеплён и в яме. Сёстры - под куколями. Заступиться некому. Ну!

Дмитрий Юрьич молчал.

- Отвезла детей к Ряполовским, - продолжала она. - Скрыли их за стенами Мурома. Сама явилась к тебе, решить судьбу малюток по-доброму.

- Явилась… ко мне… - постепенно соображал Шемяка. - Кто подослал?

- Говорю, сама. - Боярышня села на своё стольце как ни в чём не бывало. - Условилась с Ряполовскими и другими. Вернёшь деток родителям, дашь сверженному удел, его бояре будут служить тебе по любви, вправду, без хитрости. Ежели не уладимся, быть великой рати.

- Какой там рати! - сел Шемяка на кованый сундук. - Ярославич Боровский бежал в Литву. К нему ж побежит Басенок, куда ещё? Иван Стрига-Оболенский поцеловал мне крест, пусть и без охоты. Муром же обложу. Ряполовские в нём сгниют с Васькиным отродьем.

- Митя, - тронула Всеволожа его персты на коленке. Он отдёрнул руку, как от пламени. - Меня не бойся, Митя. Я всего девица. В башне можно мучить, сеном удушить. Сказать тебе хочу лишь вот что: Литва рядом - рукой подать! Вечно будешь под дамокловым мечом…

- Каким таким «дамокловым»? - не понял Дмитрий Юрьич. - Довмонтовым? - вспомнил он князя, легендарного защитника, чтимого во Пскове.

- Узнаешь меч Довмонта, - пригрозила Всеволожа, - коль хоть единый волосок падёт с голов невинных княжичей.

Шемяка напряжённо думал:

- Ваську выпустить… связать душу крестом…

- Марья опять в тягости, - примолвила Евфимия.

- Плодятся, аки крысы, - проскрежетал Шемяка. Ему подружия преподнесла лишь одного наследника. - Как мыслишь, - обратился он к боярышне, - моим посулам Ряполовские поверят, отдадут княжичей?

- Тебе? Поверят? - покачала головой Евфимия. - Я бы не поверила.

- Ты бы! - перебил Шемяка. - Тьфу!.. Кому поверят?

Боярышня возвела очи к потолку и твёрдо объявила:

- Митрополиту.

- Митрополита нет, - напомнил Дмитрий Юрьич. - С тех пор как убежал Исидор… А-а! - воскликнул он. - Иона! Досточтимый муж! Муром - епископия его рязанская. Пусть возьмёт деток на епитрахиль. Я ему митрополичий сан доставлю своей волей. Только бы привёз княжат. Пообещаю выпустить Василия, дать ему удел богатый. Да господствует он в оном и живёт в достатке. Думаешь, не согласятся Ряполовские?

- Могу сопровождать владыку, вставить своё слово, - предложила Всеволожа.

Шемяка чуть подумал. Решил:

- Обойдёмся без юбок. Святой отец сам управится. И удалился спешно, без простин, довольно потирая руки…

15

Всенощная в Успенском соборе подходила к концу. Евфимия в смирной одежде стояла пред образом Богоматери Овинской, списком с иконы, полученной от неизвестного лица галицким боярином Иваном Овиным, изъятой из Успенского монастыря при взятии Галича Василиусом, а затем невидимой силою явившейся на своём прежнем месте. Исполнил Дмитрий Красный обещание великому князю, привёз игумен Паисий список иконы в Москву, встречен был колокольным звоном и крестным ходом. И вот Богоматерь Овинская подаёт милость не только галичанам, но и московским людям. Не себе просит помощи у Неё боярышня. Обращается с мольбой о свергнутом венценосце и его семье. Да будут благополучны их дни, хотя и не в заточении, так в изгнании. Месяцы прошли с того времени, как Шемяка послал в Муром рязанского епископа Иону за малолетними сыновьями бывшего великого князя. С тех пор Евфимии довелось ещё единожды встретиться с нынешней великой княгиней Софьей. Теперь эта выращенница глухоманного Заозерья возвышается у Пречистой на рундуке, обитом красным сукном и атласом по хлопчатой бумаге с шёлковым золотым галуном. Тезоименница её, Витовтовна, ещё недавно стоявшая здесь, сидит в Чухломе. Софья видит или не видит Евфимию. Различи её среди скромных жён под чёрными понками, что кладут и кладут поклоны перед иконами! Единожды всё-таки различила, повелела позвать. Угостила по-царски и обласкала. Поведала, как епископ Иона уговаривал князей в Муроме передать ему спасённых детей, как, отпев молебен, торжественно принял их с церковной пелены на свою епитрахиль, поручась, что Дмитрий Юрьич не пожелает им зла. Софья присутствовала при встрече привезённых малюток, видела, как её супруг плакал от умиления и ласкал племянников. Была на обеде в их честь, вместе с государем одаривала, знакомила с сыном Иваном, наследником великокняжеского стола, пожелала благополучного пути в Углич. Евфимия успокоилась, сочтя выполненным свой долг. Софья предложила ходатайствовать о возвращении ей имения, если не отчего дома, где живёт Иван Котов, то хотя бы какого иного. Боярышня попросила не беспокоиться. На том и расстались.