Ослепительный цвет будущего - [20]

Однажды двое ребят в школе спросили меня:

– Ты кто?

Я лишь успела моргнуть, когда один из них добавил:

– Ну, в смысле ты наполовину латиноамериканка или типа того?

Я сказала, что моя мать из Тайваня, и второй парень толкнул первого в плечо.

– Это где-то в Азии. Так что ты должен мне пятерку.

Мне они больше ничего не сказали – лишь развернулись и пошли прочь, продолжив перекидываться смешками.

Конечно, такое случается не каждый день, но достаточно, чтобы не давать мне забыть: для людей я другая.

Вот и сейчас: меня так прямо и назвали – hunxie, полукровка, – будто прикрепили на лоб распечатанный ярлык… С этим ощущением внутри живота что-то закручивается – что-то темное и сине-лиловое.

Мы вернулись в квартиру: Уайгон расположился на диване, уложив подушки себе под спину и локти. Он, словно завороженный, смотрит по телевизору музыкальный клип с выключенным звуком. Дюжина азиатских мужчин танцуют в шестиугольном туннеле с мигающими огнями. Экран взрывается дождем из перьев.

Уайпо вручает ему dan bing с соевым молоком и подходит к домашнему алтарю. Ее пальцы, обычно слегка трясущиеся, теперь держат спичку неожиданно уверенно. Пламя следует за ее рукой, как хвост кометы, и, прикоснувшись к ароматической палочке, зажигается яркой точкой. По комнате разносится древесный запах. Я наблюдаю за ленивым завитком дыма и думаю о коробочке с черными палочками в моей комнате. Но ведь сейчас никаких шепчущих голосов не слышно. Неужели мне все показалось?

Рядом с чашей для благовоний стоит широкая керамическая ваза, расписанная синими драконами, – в ее глянцевой отделке отражаются то свет, то тень. Серый дым выписывает перед драконами пируэты. В какой-то момент кажется, будто один из них повернул голову и смот-рит на меня сквозь дымку: зубы оголены, когти наружу. Мгновение – и дым улетучивается. Дракон снова становится двухмерным и неподвижным и лишь посверкивает в направлении фотографии без рамки, прислоненной к чаше с фруктами.

Я не замечала раньше эту фотографию. Она не больше моей ладони, черно-белая, потертая и вся в отпечатках пальцев. Две маленькие девочки, выпрямившись, сидят на стульях с высокими спинками. Выцветшая копия фотографии, которую я нашла в коробке – и о которой спрашивала папу.

– Уайпо… – начинаю я. Но прежде, чем мне удается подобрать слова, чтобы спросить ее о девочках, квартиру наполняет громкий звук: чирп-чирп-чирп-чирп-чирп-чирп-чирп. Сначала я думаю, что это живая птица, но тут слышу снова: чирп-чирп-чирп-чирп-чирп-чирп-чирп – слишком ритмично, слишком размеренно. Мне знакомо это ясное и «плоское» звучание аудиосэмплов – я часто наблюдала за Акселем, когда он работал над своими композициями; звук, который я слышала теперь, как раз напоминал чириканье птицы, записанное на пленку и поставленное на повтор.

Уайпо проглатывает последний кусочек своего fantuan и бросается к входной двери.

На пороге – почтальон; в руках у него посылка.

Бабушка моментально заводит с ним резвый и энергичный разговор. Ее речь звучит совсем иначе: гласные расширились, согласные стали быстрее и жестче, слоги щелкают и крутятся туда-сюда. Она переключилась с мандарина на тайваньский. Теперь я вовсе ничего не понимаю.

Почтальон уходит, но, стоит Уайпо отойти в сторону, в квартире появляется бледная молодая женщина в блузке с узором из огромных малиновых и зеленых роз. Она чуть старше меня – может, студентка, а может, еще старше. Я ерзаю в кресле, съеживаясь в своих джинсах и просторной футболке. Я взяла лишь несколько вещей помимо тех, которые обычно ношу дома – и которые в любой момент могу испачкать углем или красками.

Уайпо продолжает радостно стрекотать – только теперь она указывает на меня и произносит мое имя. Она вскрывает коробку кухонным ножом и начинает вытаскивать пакетики с закусками, сухофрукты, жестяную коробку чая. На мгновение она переключается на мандарин и бросает какую-то фразу в мою сторону. «Твой отец» – единственное, что мне удается уловить. Когда я качаю головой, она пожимает плечами и возвращается к посылке.

Женщина неуверенно мне улыбается.

– Очень рада познакомиться, Ли.

Когда я слышу ее, меня словно обдает ледяной водой. Она говорит по-английски без всякого акцента.

– Меня зовут Фэн, но у меня есть и английское имя, если так проще…

– Привет, Фэн, – торопливо отвечаю я, раздражаясь: она думает, что я не в состоянии запомнить односложное имя. – Приятно познакомиться.

– Попо сказала, ты немного знаешь мандарин – может, ты предпочитаешь говорить на нем? – Ее руки трепещут, словно мотыльки, нервные и бледные.

– Английский подойдет.

Произнося эти слова, я уже чувствую, как плечи стягивает от какой-то неадекватности происходящего.

– Отлично! – улыбается Фэн. – Мне английский тоже подходит. Можно сказать, новый навык. Ой, у тебя зеленая прядь в волосах! Так модно в Америке?

– Э-э, это везде модно.

– Хм, как интересно. Все, наверное, думают, что ты поп-звезда.

Мне до смерти хочется сменить тему.

– А откуда ты знаешь моих бабушку с дедушкой?

– Ну… – Она выглядит смущенной, неуверенной. – Мы знакомы уже давно. Я старый друг семьи.

Уайпо протягивает мне клочок бумаги из коробки – розовый листок из набора канцелярских принадлежностей «Хелло Китти» с двумя строчками китайских слов, нацарапанными на пиньине; это система романизации, которой научил меня папа, когда я была маленькая. Поскольку все буквы – из английского алфавита, я более или менее сносно могу произнести написанные там слова, хотя и не имею ни малейшего понятия, что они означают.