Оскомина - [9]

Для этого надо распустить в сковороде сливочное масло, всыпать бланшированные ядра миндаля и обжаривать их до золотисто-коричневого цвета; некоторые орешки могут слегка подгореть. Затем надо дать маслу стечь, ядра слегка обсушить, посолить и закусывать ими, налив себе чего-нибудь покрепче.

«Мужчины ведь в сущности — мальчишки, — сказала бы мама, поднимая бокал. — Не взбалтывай, а то лед разобьешь».

III

Вероятно, вы думаете, что я ушла от Марка так скоропалительно потому, что очень его любила; на самом деле, если бы не мой психотерапевт, все могло сложиться иначе. Я об этом не упоминала и сейчас не хотела бы об этом рассказывать: вы же до сих пор думали, что только у Марка есть свой, весьма своеобразный психоаналитик, а теперь убедитесь, что у меня он тоже есть. Ну и ладно. Моего психотерапевта зовут Вера Максвелл, ей пятьдесят восемь лет. Она очень красивая: сливочно-белая кожа, вьющиеся черные волосы, она ярко красит губы и носит платья в восточном стиле. Ее все знают, она регулярно участвует в телевизионных ток-шоу, среди ее пациентов много знаменитостей. Время от времени она летает к Мерву Гриффину[30] — вести с ним его программу, а иногда в разгар приема раздается звонок с Каннского кинофестиваля: у одного из ее клиентов нервный срыв.

Вера — замечательный психотерапевт. Теплая, внимательная, великодушная и упорная. Впервые я к ней обратилась, когда ощутила, что несчастлива в браке с моим первым мужем Чарли; и вот прошло девять лет, и я снова несчастна — уже в браке с Марком; выходит, что успеха она не достигла. Так оно и есть, уж поверьте. Верить придется на слово: внятно объяснить, что и как она делает, невозможно — получается какое-то идишское шаманство. Вера рассказывает анекдоты про креплах[31], особенно часто один — про то, как выходец из Минска встречается с выходцем из Пинска. Я вам его расскажу, но, честно говоря, без еврейского акцента впечатление будет не то. Рецепт креплах тоже дам, но делать их — жуткая морока.

Анекдот про креплах

Жил-был маленький мальчик, который терпеть не мог креплах. Всякий раз, заметив их в супе, верещал: «Ааа, там креплах!» Тогда мать решила отучить его бояться креплах. Она привела сына в кухню, раскатала на доске тесто и говорит: «Смотри, совсем как блинок». «Совсем как блинок», — повторяет мальчик. Потом она взяла немного мясного фарша и скатала в шарик. «Совсем как тефтелька», — говорит она. «Совсем как тефтелька», — повторяет мальчик. Потом мать завернула фарш в тесто и показала сыну: «Совсем как клецка». «Совсем как клецка», — говорит тот. Затем она бросила шарик в суп, немного погодя вынула и положила перед сыном. «Ааа, креплах!» — не своим голосом заверещал он.

Но у Веры есть одна особенность: она говорит без обиняков, в отличие от тех психоаналитиков, которые безучастно выслушивают тебя и время от времени мычат «ммм» или «угу». После того как Марк объявил, что он любит Телму Райс, и ушел, чтобы побыть в одиночестве, я позвонила Вере в Нью-Йорк и рассказала, что произошло. Знаете, что я услышала? «Ну и мерзавец!» Я уже знала, что Вера не стесняется в выражениях, называет вещи своими именами, но это уж чересчур, подумала я и спросила:

— Что же мне делать?

— Что тебе делать? — повторила Вера.

Ответом это не сочтешь, однако ж это был ответ. Она напирала на слово «делать», давая понять, что делать надо только одно и спрашивать, что именно, просто нелепо. Но я стояла на своем — хотела, чтобы она была чуть конкретнее:

— Да, что мне делать?

— Тебе это нужно? — спросила Вера. — Ты от мужа этого хочешь?

Разумеется, совсем не этого. С другой стороны, я хотела именно такого мужа, как Марк. Так, по крайней мере, мне тогда казалось. И что я могла поделать, если Марк не соответствовал Вериным представлениям об идеальном муже? А вот муж Веры вполне соответствует идеалу: его зовут Никколо, у него седая бородка, он носит хлопчатобумажные полосатые костюмы с иголочки и соломенные шляпы чуть набекрень. И Вера говорит, что и теперь, после двадцати лет брака, он в постели ничуть не хуже, чем после свадьбы. Тут есть от чего впасть в уныние, ведь кто, кроме Веры, может такое сказать? Но раз Вера так говорит, значит, так оно и есть; а что еще важнее — и в известном смысле еще хуже, — по ее словам, ни он ей не наскучил, ни она ему, потому что они никогда не рассказывают друг другу одну и ту же историю дважды. Это я от нее услышала, еще когда была замужем за Чарли.

— Никогда? — уточнила я.

— Никогда, — подтвердила Вера, а если ей и случается рассказать что-то дважды, во второй раз она кое-что меняет, чтобы Никколо было интересно.

Я же никогда и ничего в рассказе не меняю, даже интонацию, если слушателям мой рассказ нравится. А вот Марк свои байки разнообразит, отчего они становятся раз от разу длиннее. Так, он любит рассказывать про свой первый рабочий день в газете. Он пришел в редакцию в новехоньком белом костюме, и ему с ходу поручили отмывать копирку. Он отправился в мужскую уборную, открыл кран и вмиг забрызгал белоснежный костюм краской. Отличная история. Марк рассказал ее мне в первую нашу встречу. У каждого есть такие в запасе, мы к ним прибегаем в начале знакомства, чтобы расположить к себе собеседника. Я в этих случаях неизменно рассказываю, как мечтала играть в школьном оркестре на укулеле. Меня спросили, на чем я хочу играть, я сказала: на укулеле. Но в нашем школьном оркестре укулеле нет, объяснили мне. Тогда я спросила, нельзя ли мне играть на инструменте, похожем на укулеле, — да, сказали мне, на альте. Эта история, если ее записать, теряет свою прелесть, но изустно она имеет успех. Словом, к тому времени, когда Марк влюбился в Телму Райс, его рассказ про первый день в газете разросся в повесть.