Оскомина - [40]
Все это не бог весть что — так, отступление от темы, пока я, не теряя времени, отмеряла жидкие ингредиенты; но меня вдруг осенило: этим своим наблюдением я делюсь без запинки, так, будто чары этого вымысла надо мной не властны, будто я сумела без ущерба для себя избежать влияния подобной фантазии или была выше ее просто потому, что поняла: это всего лишь фантазия. Мне кажется, когда ты берешься за перо, возникает ощущение, что, если ты подметишь что-то в себе и об этом напишешь, то тем самым от чего-то освободишься. Ничего подобного, ты просто об этом напишешь, и точка. На самом деле, когда речь заходит о любви, я такая же дуреха, как старушка Лиллиан, а может, еще дурее.
Вот вам еще пример. Я уже десятки раз писала о стряпне и браке, собаку на этом съела. И прекрасно знаю, как бесконечно усложняется жизнь, если смешивать воедино еду и любовь. Но тогда, выступая в отделе хозяйственных принадлежностей универмага «Мейси», я поняла, что в вопросах еды и любви я ничуть не умнее рядовой еврейской мамаши, живущей ветхозаветными представлениями. Мне нравилось готовить, вот я и готовила. Постепенно готовка стала вариантом слов «я тебя люблю». Потом превратилась в простой способ признаться в любви. И, в конце концов, в единственный способ признаться в любви. Стремление создать из пирога с персиками шедевр пожирало все силы, на прочее меня не хватало. Другой вариант мне уже и в голову не приходил. Некоторые мои подруги были счастливы в браке и при этом не занимались стряпней; глядя на них, я порой недоумевала: как это у них получается? А если бы я не умела готовить, меня кто-нибудь полюбил бы? Мне всегда казалось, что стряпня входит в условия игры. Кто хочет, налетай! Это Рейчел Самстат — она умная, веселая и вдобавок умеет готовить!
От этих мыслей я до того расстроилась и разозлилась, что вдруг с маху как тяпну ножом по луковице — та гранатой полетела в зрителей на первом ряду и плюхнулась в объемистую сумку с надписью «Литерари гилд»[77]. Все засмеялись, я бесшабашно тряхнула головой, будто мне не впервой проделывать такие фокусы (вот уж нет), и тут увидела Ричарда. Ричард — мой продюсер. (До чего же эти слова греют душу! Мой продюсер. Мой врач. Мой бухгалтер. Мой дежурный администратор. Мой агент. Моя помощница по дому.) Ричард Финкел, продюсер моей программы, плохо видит даже в очках, и пока я возвращала на место беглую луковицу, он, щурясь, вглядывался в людскую толчею и, высмотрев меня, неистово замахал рукой — видимо, ему и в голову не приходит, что его, рыжего, долговязого, трудно не заметить. У меня сразу полегчало на душе. Как странно, что я углядела его именно в ту минуту; в нашу первую с Ричардом ночь он изобразил, как его отец ест луковицу, и с тех пор стоит мне подумать про лук, как перед моими глазами возникает картина: голый Ричард лежит со мной на кровати, неистово грызет воображаемую луковицу и при этом впечатляюще рыгает. Как это я тогда в него не влюбилась — уму непостижимо; я ведь из тех дурочек, для которых мужчина, способный изобразить, как его отец грызет сырую луковицу, — достойнейший объект любви. Однако же не влюбилась. И скажу вам, кто на моем месте влюбился бы в Ричарда. Это Бренда, моя бывшая подруга, а ныне — свойственница. Она всегда влюблялась в мужчин, в которых я не видела ничего привлекательного, и когда я спрашивала, что она нашла в очередном избраннике, в ответ слышала нечто вроде: «Он потрясающе пародирует Софи Такер»[78]. Бренда влюбилась в своего будущего мужа Гарри после того, как он блестяще изобразил двухтысячелетнего старца, а через неделю после свадьбы поняла, что их браку конец: выяснилось, что Гарри целиком позаимствовал этот номер у Мела Брукса[79].
Мы с Ричардом переспали всего несколько раз. Такие связи обычно начинаются с фразы: «Мы делаем большую ошибку». Это значит, что ты не ввязываешься в роман очертя голову, а просто убиваешь время. Убив некоторое количество времени, мы с Ричардом снова стали друзьями. Ну а потом я начала встречаться с Марком, а Ричард — с Хелен, и наши отношения осложнились. Ричард сразу невзлюбил Марка, а я — Хелен, вот в чем была загвоздка. Хелен из тех людей, которые всегда отмалчиваются, но молчит она не из застенчивости, а потому что убедилась: если не раскрывать рта (вот бы мне этому научиться), окружающие начинают нервничать, стесняться и выбирать слова, а заговори она, все было бы иначе. Люди вроде меня ныряют в пустоту молчания, а люди типа Хелен в ней безмятежно парят. Мы, говоруны, несем околесицу, треплемся как заведенные, а люди типа Хелен сидят себе и невозмутимо улыбаются.
