Осколки великой мечты - [22]

– Да, я вижу: не бывали, – продолжил Полонский (пых-пых трубкой). – А ведь я предупреждал, что я вам, студентам, даю не совокупность неких знаний. Нет. Я учу вас мыслить. И спрашивать я с вас буду то же самое. То есть: как вы умеете рассуждать, сопоставлять, логически мыслить…

У Вероники все поплыло перед глазами. «И ни одна сволочь – ни Зойка, ни Жанка – меня не предупредила!.. Завидуют, ведь у них экзамены впереди, а я уже все сдала!..»

– Садитесь, девушка, – иронически произнес Владислав Владимирович. – Готовьтесь.

– Я буду отвечать без подготовки, – вдруг неожиданно для себя сказала Вера.

– Нуте-с, – удивился доцент и указал на парту перед собой. – Прошу.

– Только прекратите, пожалуйста, курить. Не выношу табачного дыма!

«Собью его, сомну, наплету с три короба!» – билась в голове у Вероники отчаянная мысль.

Доцент загасил трубку, выбил пепел на тетрадный листок, встал, широко отворил окно аудитории в морозный день. «А он красив, проклятый», – против воли пронеслась в голове Вероники мысль, когда она увидела Полонского с тыла – в полукрамольных, вольнолюбивых американских джинсах в обтяжку.

Доцент вернулся на место:

– Слушаю вас.

– Насколько я понимаю, это вопрос на сообразительность. И на умение мыслить, – быстро начала Вероника. Полонский в согласии полуприкрыл свои проклятые голубые глаза. – Так вот, если говорить коротко, я считаю, что порой приходится поступаться слезами ребенка. И не только одного. Но даже и многих. И даже порой жизнью этих детей.

Полонский делано, удивленно посмотрел на нее. Кажется, она говорила что-то не то.

– Например, – отчаянно продолжила Вера. – Великая Октябрьская социалистическая революция. Многим детям пришлось в то нелегкое время страдать. И не только детям, но и взрослым. Через многие испытания пришлось пройти. И рабочим, и крестьянам, и интеллигенции. Зато теперь, благодаря тому, что революция свершилась, мы живем в новом, справедливом, благополучном обществе…

– Вы так считаете? – иронически глянул на нее доцент своими голубыми глазами.

«Ох, кажется, что-то я не то несу. Кажется, не то он хочет от меня услышать…» – отчаиваясь, подумала Вера, но вслух продолжила – по возможности твердо:

– Да, я так считаю… И могу привести немало других примеров в подтверждение моего тезиса. Великая Отечественная война, например. Когда дети – Володя Дубинин, скажем, – гибли за победу советской власти… Не щадили своей жизни…

– Постойте, Вероника, э-э, Николаевна, – прервал ее доцент, – а вы Достоевского читали?

– Достоевского?.. – сбилась с тона и с мысли Вера и прошептала: – Проходили. В школе.

– А «Братьев Карамазовых» читали?

Доцент испытующе смотрел на нее своими бездонными, чистыми, голубыми.

Вера совсем смешалась. Пробормотала:

– Я… я… просматривала…

– Ясно, – сказал, как припечатал, Полонский.

Задумчиво взял ее зачетку, полистал.

– Да у вас последний экзамен… – протянул. – Не хочется портить вам зачетку… А больше, чем «удовлетворительно», я вам поставить пока не могу… Давайте-ка вы лучше подготовьтесь как следует и приходите ко мне после Нового года? А?

У Веры в глазах закипали слезы. Мелькали разрозненные мысли: «А как же билет… Новый год дома, в Куйбышеве… Оставаться в общаге?.. Я не выдержу!..»

– Нет уж, – твердо сказала она. – Ставьте, что я заслужила. Тройку так тройку.

– Да? – рассеянно посмотрел на нее доцент. Кажется, он понял ее состояние, однако взялся за свое золотое перо. – Что ж, как скажете…

– А Достоевский, между прочим, не по программе! – полушепотом выкрикнула Вероника. Слезы душили ее.

– Мысли – всегда по программе, – назидательно произнес сволочь Полонский, выводя Веронике в зачетке «удовл.».

Вера еще не знала, какими последствиями чреват для нее этот «тройбан».

Хоть и горько было, она попыталась выбросить заумного красавчика доцента из головы. Ни с кем не прощаясь, быстро собрала свой немудрящий студенческий скарб и тем же вечером, тридцатого декабря тысяча девятьсот восемьдесят шестого года, уже тряслась в скором поезде Москва – Куйбышев, предвкушая встречу с домом.

После смерти родителей у нее осталась одна родная душа на всем свете – бабушка. Булечка, как называла ее детским прозвищем Вероника.

Булечка по-прежнему жила в их опустевшей трехкомнатной квартире в центре Куйбышева, на набережной Волги.

После смерти Вериных родителей, после того, как схоронила дочь и зятя, бабушка сильно сдала.

И утром тридцать первого декабря, когда булечка встретила внучку на заснеженном перроне куйбышевского вокзала, Вера не узнала ее.

До рокового дня первого сентября, до гибели родителей, бабушка являла собой бодрую гранд-даму. Она совершала ежеутренние пробежки по набережной по-над Волгой. Следила за собой. Ежемесячно посещала салон красоты. Красила волосы, делала прическу, маникюр, педикюр…

Теперь же булечка в одночасье превратилась в старушку.

Они с Верой грустно, вдвоем, встретили Новый год. Елку наряжать не хотелось – да и не имелось ее, елки. За столом было так пусто, что даже сердце щемило. Не хватало шумного, веселого папы… Принаряженной мамы… Подарков, что чудесным образом всякий раз оказывались под елкой…