Осколки. Краткие заметки о жизни и кино - [4]
Я даже обиделся:
— Я уже большой, в школу хожу!
— Ну, тогда бери. От сына остался. На фронте он. А машинка внучку пойдет на день рождения.
Бригадир протянула мне перочинный ножик, выпрямилась и пошла к большой лодке с уловом. Там она взяла стерлядь и отдала ее маме.
Мама быстро завернула рыбу в тряпочку, в которой принесла автомобильчик. Потом достала из кармана жакета авоську и положила туда сверток.
— Да ты милая не бойся. У нас стукачей нет. Если что, скажешь — на рынке, мол, купила, — сказала бригадир.
Мать о чем-то пошепталась с ней, потом рассмеялась и, отдав ей авоську, с улыбкой подошла к нам.
— Хотите на лодке покататься? — спросила мама
Увлеченные игрой в «ножички», мы с братом отрицательно покачали головами.
— С ножиком вы наиграться еще успеете, давайте я его пока уберу, а на лодке покататься нам вряд ли кто еще даст. Пойдем! — сказала мама.
Я вздохнул и нехотя протянул маме ножик. Мать сложила его и спрятала в карман своего жакета. Мы пошли к маленькой лодке. Мама подтянула ее за канат к берегу…
Мама гребла умело и уверенно. Поскрипывали уключины. Я опустил руку за борт и с интересом смотрел, как вода струится между пальцами, и разбегаются в разные стороны мальки…
После прогулки на берег Оби мы с Костей простыли и заболели. По такому случаю, хозяйка затопила печь, и мы с братом разместились на ее лежанке. Жар от печи, высокая температура от простуды подействовали так, что все окружающее стало каким-то нереальным, расплывчатым видением, подернутым странной дымкой… Кто-то открыл дверь и вошел в дом. Я закрыл глаза. Сколько продолжалось это полузабытье, не знаю. Очнувшись, я увидел сидящих за столом маму и какую-то пожилую женщину. Перед ней были разложены карты…
Продолжая раскладывать их, женщина сказала:
— Да жив он, жив!..
Мама, вытирая слезы, сказала:
— Господи! Да когда я его увижу?
Женщина закончила раскладывать карты и сказала:
— Скоро!..
— Как скоро? — спросила мама.
— Скоро! Я же сказала… — женщина не успела договорить, потому что скрипнула дверь.
На пороге стоял мой отец в коричневом госпитальном халате… (Вот и не верь после этого гаданиям и мистике!..) Оказывается, гадала маме старшая сестра отца, Анна Павловна, жившая в Барнауле. Как она разыскала нас — это долгая и другая история.
А отец, оказывается, лежал в госпитале рядом с нами, в Каменке. Он писал нам, но письма не доходили… Война все перепутала… И только немного придя в себя, он самовольно ушел из госпиталя и еле добрался до нас. Поэтому буквально сразу за ним в дом вошли два санитара…
Через несколько дней, когда страсти поулеглись, отец решил, что нам нужно перебраться в Барнаул, к Анне Павловне. Но мать сказала, что пока отца не выпишут из госпиталя, мы будем жить в Ельцовке… И она каждый день ходила к отцу, иногда с нами. Каждое посещение госпиталя было для нас с братом серьезным испытанием. Больно и страшно было видеть десятки людей, чаще молодых, без рук, ног, с сожженными лицами и телами… Часто мы с братом выступали перед ранеными: Костя читал стихи, а я пел свои «вагонные» песни, чем очень забавлял аудиторию.
…Однажды отец договорился, чтобы нас накормили в военной столовой в центре города. После нашей грязной и убогой Ельцовки мы словно попали в другой мир! Везде чистота и порядок, официантки в белых передничках, а еда!!! Но больше всего меня поразили деревянные кольца, сквозь которые были продеты накрахмаленные салфетки. На каждом кольце была вырезана одна буква, соответствующая имени сидевшего за прибором посетителя. Так у меня была буква «С», у брата «К», у мамы «Д». Побывав в своей жизни во многих странах, я нигде больше не видел ничего подобного. Очевидно, эти кольца остались в этом заведении еще с дореволюционных времен
Контузия у отца была очень серьезной — травма позвоночника. И лечение еще предстояло, сложное и долгое. Поэтому он все-таки отправил нас в Барнаул, но мы постоянно навещали его в госпитале. Так продолжалось до зимы 1943 года.
…Барнаул оказался для нас сказкой. У Анны Павловны, давно ставшей вдовой, был большущий двухэтажный домина с участком, обнесенным высоким забором. На участке — обширный огород и курятник. Первый этаж дома был для хозяйственных нужд. Здесь стояли какие-то бочки, был целый склад разных инструментов, а на полках — банки с разными соленьями и вареньями. И все это было в абсолютной чистоте и порядке. Идиллию нарушал только поросенок, который хрюкал в небольшом загончике. На втором этаже было несколько просторных и светлых комнат, в одной из которых нам с братом посчастливилось прожить почти целый год.
Мы повесили на стену карту СССР, где булавками с приклеенными бумажными флажками каждый день, после сводки Совинформбюро по радио, «устанавливали» линию фронта.
Так случилось, что я как-то незаметно взял шефство над поросенком, которого звали Машкой. После школы, сделав уроки, я отправлялся с Машкой гулять по обочине дороги, где росла трава, которую Машка очень любила. Машка была умной и послушной. Она понимала разные команды и даже выполняла их. Я каждый день гулял с умным поросенком Машкой. И она стала моим товарищем. Я всегда разговаривал с ней, как с человеком, и мне казалось, что Машка понимает меня и хрюкает мне в ответ. И вот однажды я пришел домой из школы и увидел во дворе развешанные на веревочках кишки, набитые мясом. Я кинулся к загончику, где жил поросенок. Он был пустой…
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.