Осколки. Краткие заметки о жизни и кино - [4]

Я даже обиделся:

— Я уже большой, в школу хожу!

— Ну, тогда бери. От сына остался. На фронте он. А машинка внучку пойдет на день рождения.

Бригадир протянула мне перочинный ножик, выпрямилась и пошла к большой лодке с уловом. Там она взяла стерлядь и отдала ее маме.

Мама быстро завернула рыбу в тряпочку, в которой принесла автомобильчик. Потом достала из кармана жакета авоську и положила туда сверток.

— Да ты милая не бойся. У нас стукачей нет. Если что, скажешь — на рынке, мол, купила, — сказала бригадир.

Мать о чем-то пошепталась с ней, потом рассмеялась и, отдав ей авоську, с улыбкой подошла к нам.

— Хотите на лодке покататься? — спросила мама

Увлеченные игрой в «ножички», мы с братом отрицательно покачали головами.

— С ножиком вы наиграться еще успеете, давайте я его пока уберу, а на лодке покататься нам вряд ли кто еще даст. Пойдем! — сказала мама.

Я вздохнул и нехотя протянул маме ножик. Мать сложила его и спрятала в карман своего жакета. Мы пошли к маленькой лодке. Мама подтянула ее за канат к берегу…

Мама гребла умело и уверенно. Поскрипывали уключины. Я опустил руку за борт и с интересом смотрел, как вода струится между пальцами, и разбегаются в разные стороны мальки…

• • •

После прогулки на берег Оби мы с Костей простыли и заболели. По такому случаю, хозяйка затопила печь, и мы с братом разместились на ее лежанке. Жар от печи, высокая температура от простуды подействовали так, что все окружающее стало каким-то нереальным, расплывчатым видением, подернутым странной дымкой… Кто-то открыл дверь и вошел в дом. Я закрыл глаза. Сколько продолжалось это полузабытье, не знаю. Очнувшись, я увидел сидящих за столом маму и какую-то пожилую женщину. Перед ней были разложены карты…

Продолжая раскладывать их, женщина сказала:

— Да жив он, жив!..

Мама, вытирая слезы, сказала:

— Господи! Да когда я его увижу?

Женщина закончила раскладывать карты и сказала:

— Скоро!..

— Как скоро? — спросила мама.

— Скоро! Я же сказала… — женщина не успела договорить, потому что скрипнула дверь.

На пороге стоял мой отец в коричневом госпитальном халате… (Вот и не верь после этого гаданиям и мистике!..) Оказывается, гадала маме старшая сестра отца, Анна Павловна, жившая в Барнауле. Как она разыскала нас — это долгая и другая история.

А отец, оказывается, лежал в госпитале рядом с нами, в Каменке. Он писал нам, но письма не доходили… Война все перепутала… И только немного придя в себя, он самовольно ушел из госпиталя и еле добрался до нас. Поэтому буквально сразу за ним в дом вошли два санитара…

• • •

Через несколько дней, когда страсти поулеглись, отец решил, что нам нужно перебраться в Барнаул, к Анне Павловне. Но мать сказала, что пока отца не выпишут из госпиталя, мы будем жить в Ельцовке… И она каждый день ходила к отцу, иногда с нами. Каждое посещение госпиталя было для нас с братом серьезным испытанием. Больно и страшно было видеть десятки людей, чаще молодых, без рук, ног, с сожженными лицами и телами… Часто мы с братом выступали перед ранеными: Костя читал стихи, а я пел свои «вагонные» песни, чем очень забавлял аудиторию.

…Однажды отец договорился, чтобы нас накормили в военной столовой в центре города. После нашей грязной и убогой Ельцовки мы словно попали в другой мир! Везде чистота и порядок, официантки в белых передничках, а еда!!! Но больше всего меня поразили деревянные кольца, сквозь которые были продеты накрахмаленные салфетки. На каждом кольце была вырезана одна буква, соответствующая имени сидевшего за прибором посетителя. Так у меня была буква «С», у брата «К», у мамы «Д». Побывав в своей жизни во многих странах, я нигде больше не видел ничего подобного. Очевидно, эти кольца остались в этом заведении еще с дореволюционных времен

• • •

Контузия у отца была очень серьезной — травма позвоночника. И лечение еще предстояло, сложное и долгое. Поэтому он все-таки отправил нас в Барнаул, но мы постоянно навещали его в госпитале. Так продолжалось до зимы 1943 года.

…Барнаул оказался для нас сказкой. У Анны Павловны, давно ставшей вдовой, был большущий двухэтажный домина с участком, обнесенным высоким забором. На участке — обширный огород и курятник. Первый этаж дома был для хозяйственных нужд. Здесь стояли какие-то бочки, был целый склад разных инструментов, а на полках — банки с разными соленьями и вареньями. И все это было в абсолютной чистоте и порядке. Идиллию нарушал только поросенок, который хрюкал в небольшом загончике. На втором этаже было несколько просторных и светлых комнат, в одной из которых нам с братом посчастливилось прожить почти целый год.

Мы повесили на стену карту СССР, где булавками с приклеенными бумажными флажками каждый день, после сводки Совинформбюро по радио, «устанавливали» линию фронта.

Так случилось, что я как-то незаметно взял шефство над поросенком, которого звали Машкой. После школы, сделав уроки, я отправлялся с Машкой гулять по обочине дороги, где росла трава, которую Машка очень любила. Машка была умной и послушной. Она понимала разные команды и даже выполняла их. Я каждый день гулял с умным поросенком Машкой. И она стала моим товарищем. Я всегда разговаривал с ней, как с человеком, и мне казалось, что Машка понимает меня и хрюкает мне в ответ. И вот однажды я пришел домой из школы и увидел во дворе развешанные на веревочках кишки, набитые мясом. Я кинулся к загончику, где жил поросенок. Он был пустой…