Осколки - [4]

И жесткий выбор: или — или…

И те, кто выжил, но не дюж,

Не устояв пред искушеньем,

Оставят здесь останки душ

И не заметят пораженья.

И потому слова молитв

Звучат в бою и после боя:

О, Боже, пусть душа болит…

Болит — останется живою.

Не до плача…

Ну, что ты, осень, плачешь у заставы?

Оплачь тогда и наших, и чужих…

Ни мы, похоже, ни они не правы,

Ну, так и что же — нам не целить в них?

Но здесь война. И значит — не до плача.

Слезою затуманивши прицел,

схлопочешь тотчас парочку горячих…

Кто первым бьет, тот, стало быть, и цел.

Вот так, сестра… Дождем да листопадом

смущать солдата — это смертный грех.

А вот убьют — тогда с тобою рядом

я стану, осень, и оплачу всех.

У меня все нормально…

У меня все нормально,

нормально,

нормально…

Под рукой автомат — вороненою сталью,

за спиною —

скала

неприступной стеною.

Все нормально, нормально, нормально со мною…

Ну, а то,

что в груди

непрестанно клокочет,

так ведь это, наверно, закончится к ночи.

А вообще — все нормально,

нормально,

нормально…

Правда, трудно дышать, будто воздух — хрустальный.

Но зато уж

от духов

не будет подвоха —

я их всех положил. Согласитесь, неплохо…

Что-то реже

становятся

сердца удары,

впрочем, может успеют еще санитары.

Я записку засуну в нагрудный карман.

У меня все нормально,

нормально,

норма…

Письмо п-ка Тушина

…Письмо прочел. И понял вас…

Да, справедливы ваши речи.

Но вы пошлите хоть бы раз

разведку гибели навстречу —

в ловушку, прямо на засаду,

когда нельзя, но — надо, надо…

* * *

…Упрек мне ваш — не в бровь, а в глаз —

все ж не оставлю без ответа:

я сотни раз давал приказ

и каждый день плачу за это.

И не деньгой — пусты карманы,

а злыми спазмами в гортани…

Обильной ранней сединой,

разводом с любящей женой

и тем, что пятый год подряд

я хороню своих солдат…

* * *

…Клонюсь повинной головой,

и матерей солдатских вой

мне душу рвет: «А сам — живой!»

Живой…

Простите…

Жив пока…

Полковник Тушин,

комполка…

Читая Нагорную проповедь

Каждая заповедь даст рикошет пулей от тверди небесной.

Разум давно неподвластен душе. Проповедь здесь неуместна.

Даже Нагорная… В этих горах слово бессильно и странно.

Дьявольской истиной воздух пропах — дымный, отравленный, пьяный.

Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное.

Нищие — есть. А смиренных-то — нет. Царствий сулить нам не надо.

Лучше — не слишком кровавый рассвет. Хоть в полушаге — от ада…

Блаженны плачущие, ибо они утешатся.

Слезы — как кровь. Утешенья — пусты. Видевший это — немеет.

В русской земле прорастают кресты, эта земля — каменеет.[1]

Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.

Это наследство — уже навсегда. Кротость, наверное, тоже.

С этой земли-то — уже никуда… Ну, а зачистку — негоже…

Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся.

Жажда привычная. В общем — давно. Но утоленья не будет.

То, что за правду одним сочтено, ложью другой посчитает.

Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут.

Это касается точно не нас — мы-то на милость не скоры…

Каждый помножен на ненависть масс — как отменять приговоры?

Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.

Кто же наш бог, если каждый — убог, если обойма — икона?

Пусть и высок проповедника слог — мы все равно вне закона.

Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими.

Мы — мироломцы. И это — точней (а ведь Всевышнего дети…). Местный и пришлый, в Чечне, не в Чечне — все мы разносчики смерти.

Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное.

Гнать бы и нас, да поганой метлой… Только куда — мы ж повсюду… Господи, лучше ты нас упокой. Сделай последнее чудо…

Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня.

Этому, видно, вовек не бывать — все мы давно пустоглазы.

Мы пристрастились давно убивать, а в оправданье — приказы…

Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас.

Как не суди, да и как не ряди — что нам до рая и ада?

Нет уж, Всевышний, ты здесь награди. Чтоб по вине — и награда…

Прими, Господь

Из пламени да копоти —

в мир светлой тишины…

Теперь, выходит, Господи,

ты вместо старшины?

Тогда прими по описи:

«калаш», бронежилет,

рожок в кровавой окиси —

пустой, патронов нет.

А гильзы-колокольчики

усыпали поля.

Сперва патроны кончились,

а вслед за ними — я.

Пиши, Господь: солдатское

исподнее белье,

душа моя арбатская

и тело — без нее.

Сны

Хорошие сны —

что нет войны…

А я просыпаюсь в поту:

патрон

заклинило в автомате…

На лунном свету,

словно вата,

набухает ночная сырость.

Черт, опять приснилсь…

Илья Бестужев

Бестужев Илья Юрьевич. Родился в 1973-м году. Поэт, переводчик. Живет в Москве.

Дракон

«…Я «ЯК»-истребитель. Мотор мой звенит,

Небо — моя обитель…»

В.С. Высоцкий

Год — сорок первый. Я — дракон.

Летел над пропастью,

И смесь тумана с молоком

Рубили лопасти.

Тянулся к солнцу, в синеву,

Хрипел компрессором…

Да… Я был — Богом наяву.

А может, кесарем…

Я помню… Рваный небосвод,

То снег, то солнышко,

И бился в кашле пулемет —

Взахлеб. До донышка.

Четыре паруса-крыла,

Вы слишком медленны…

Пушистый шнур — навстречу. Мгла

Да — трубы. Медные?

Нет. Хоронить меня — не вам,

Тевтонским рыцарям!

Я — слишком верен небесам,

В которых биться мне.

…Рычит в предсмертии мотор,

Плюется гайками.

Мне ль — проиграть жестокий спор,

Крещен ведь — Чайкою.