Осиротевшие берега - [13]

- Есть! - радостно восклицает Володя. На седом дереве сквозь замшу лишайника еле просматриваются цифры "1705" и две буквы: "..Г..И..." Все. Больше мы, как ни старались, ничего понять не смогли. Предположим, что крест был установлен в 1705 году. Кем? В честь чего? Это останется вечной загадкой.

В 1942 году кресту было 237 лет. Лазанье по скалам измотало основательно, и мы заспешили к еще одним развалинам Рыбачьего, на мыс Шарапов. В пути Владимир меня просвещал:

- Вот не помню, с какого уж языка Шарапов переводится как "Разбойный мыс". И ты смотри, какое место! Темные скалы, ущелья... Тут и без разбойников страх пронимает, а если представить, что здесь спрятались дракары викингов (Драккара - тип судна. - Авт.) и ждут, высматривают добычу...

За разговором не заметили, как дошли до мыса. В довоенные годы здесь стоял пост наблюдения и связи Северного флота. В годы войны пост усилили, и он исправно служил делу защиты Заполярья до победы.

Точно неизвестно, когда поступила команда "законсервировать" пост, зато мы знаем, что за ней последовало. Хорошо обустроенный объект с жилыми домами, дизельной станцией и рубленой из брусьев баней закрыли, повесили на строения замки. И опять пришлось удивляться.

- Ты посмотри: даль несусветная, дорог нет. Кто же стекла в домах поколотил? - спрашивает Смирнов. - Ненависть у нас какая-то к стеклам.

Мы разбили палатку у бани и, сидя у костерка, долго наблюдали, как одеваются в темное одеяние берега Мотовского залива. В наступившей темноте мигали навигационные огни, им вторил маяк у входа в Кольский залив. Шумело море.

Писатель и краевед В. Смирнов (слева), старожил Рыбачьего капитан Ю. Корнюшенков (в центре), фотограф Б. Вирин. Полуостров Средний. 1980 г.

Проснулись мы, едва заалел рассвет. Выбрались из палатки и рты разинули от удивления... В губе плескался человек. Он нырял в набегавшую волну, отплывал от берега, затем ложился на воду и ждал, когда его вновь выбросит на песчаную отмель.

На берегу лежали аккуратно сложенная одежда и гитара. Мы с Владимиром покрутили головами - вокруг никого не было. Кто же он, таинственный пловец? Как попал в этот дальний край, в закрытую пограничную зону?

- Давай спрячемся и понаблюдаем, - предложил я.

- Да он нас уже видел. Сюда нельзя приплыть морем. Значит, топал мимо нашей палатки. Кто же это может быть?

Смирнов стал терзать свою бороду.

Признаться, за все годы скитаний по полуостровам я впервые увидел человека, который с таким удовольствием купается в Баренцевом море.

- Давай чай соображать, - предложил Владимир, - пловец намается, чай как раз нужен будет.

Не успели мы вскипятить воду, как человек вышел на берег, подхватил гитару, одежду и стал подниматься к нам. И тут Смирнов бросился к нему со словами:

- Боря! Черт водяной! Вот уж не ожидал тебя увидеть! Знакомься, Миша, это Борис Нивин, подающий надежды поэт. Борь, да как ты здесь оказался?

- От пограничников узнал, что вы идете берегом. У меня выходной на маяке, вот и решил встретить. Заодно посидим у костерка, я соскучился по людям.

Борис присел к костру, достал из рюкзака литровую фляжку:

- Вот, собственного изготовления. На золотом корне настояна. Я-то в последнее время не очень, но с вами за встречу, да еще в таком месте, с удовольствием!

Выпитое грело изнутри. Восходившее солнце ласкало лицо, серебрило воды Мотовского залива. Володя и Борис говорили о стихах. Вернее, Смирнов уговаривал Нивина почитать что-нибудь из вновь написанного. Тот долго отказывался, наконец сдался:

- Ладно, для хороших людей я спою свои песни. Только прошу не судить строго. Может быть, нескладно, но от души. Зазвенела гитара.

 Время и ветер,

 Навеки развейте

 Минувших печалей дым.

 В лютую стужу

 Сердце не тужит,

 Греясь под светом

 Полярной звезды...

Закончив песню, Борис прижал ладонью струны, задумчиво посмотрел на противоположный берег залива и вновь запел:

 Полжизни прожив в необъятных краях,

 Навек полюбив тишину,

 Однажды уеду на дальний маяк,

 Как некогда князь на войну.

 Вся в черном, махнет мне

 С причала рукой

 Княгиня, отрада моя!

 В далеком тумане

 Возникнет Рыбачий,

 Родимая наша земля.

 И лето раскинет цветные ковры

 Из мхов и полярных берез.

 Откроются сердцу иные миры

 За миром, знакомым до слез.

 Я буду часами

 Бродить в тех мирах,

 Тень счастья в ладони ловя.

 Покоем и волей

 Одарит Рыбачий,

 Родимая наша земля.

Я слушал песню и думал: вот еще один человек покорен этой суровой землей. Что-то есть в этих скалах, чистейших реках и ручейках, в прижавшихся к камням березках. Какая-то чарующая сила обволакивает душу и не отпускает. Помню, как-то строитель Кислогубской приливной электростанции Лев Борисович Бернштейн сказал:

- Души погибших пестуют Рыбачий... Это священная земля с вековой родословной.

 ..И тысячи истин пройдут предо мной,

 И тысячи лиц и имен.

 Я буду, как ангел, парить над землей,

 В планету живую влюблен.

 И если однажды

 Влечу я в ваш дом,

 Вам песнями душу целя, -

 Со мной в ваше сердце

 Ворвется Рыбачий,

 Родимая наша земля!

- Спасибо, Боря, спасибо, родной. За душу взяло, значит, хорошо написано, от души и для людей. Я, грешным делом, истопал весь Кольский полуостров, а вот тянет на Средний и Рыбачий. Здесь живут люди особого склада. Нет в них червоточинки. Здесь, как нигде, ценится дружба, взаимовыручка и доверие, - сказал Володя.