Осип Мандельштам. Философия слова и поэтическая семантика - [63]

Наращивание смысла поэтического слова на уровне синтагматических связей в произведении, отмеченное структуралистами (Я. Мукаржовским, Я. Славиньским, Р. Якобсоном), в мандельштамовских контекстах происходит за счет использования автором «референциальной памяти слова», которая как бы вбирает в себя смысл предыдущих и последующих слов, расширяя этим рамки своего значения. За счет особого рода структурирования словесного материала происходит контекстное накопление смысловой энергии слова в стихе, строфе и стихотворении. По сути дела, речь идет не о преодолении сопротивления материала, а об умении использовать новые принципы сочетаемости слов. Потенциальные силы слова хранятся не только в семантических (словарно заданных) значениях, но, главным образом, в архитектонических возможностях текста.

Принцип тождества, заявленный в «Утре акмеизма», инспирирует метафорический принцип конституирования поэтического текста как целого. Метафора становится доминирующим средством выразительности в поэтике первого периода. Требование тождественности семантического знака объекту изображения, декларированное в манифесте, оборачивается на практике не тождественностью, а сопоставимостью слова и вещи, природы и культуры, плана бытия и плана сознания. При этом метафорическое «расшатывание» связей между смыслом и объектом закона тождества не нарушает, а указывает лишь на неокончательную смысловую тождественность вещи самой себе, на ее способность быть отображением других вещей – на уровне «торчащих» из ее внутренней формы смысловых пучков.

Семантическая поэтика «Tristia» в корне иная, чем в «Камне» (что заставляет пересмотреть устоявшееся представление о поэтике Мандельштама акмеистического периода). Это связано, прежде всего, с тем, что смысловая очерченность границ слова оказалась нарушенной, что метафорически обозначено поэтом как феномен «блаженности» и «бессмысленности» слова.

Специфика поэтической семантики «Tristia» определяется, прежде всего, новым соотношением узуального и контекстуального значения слова. Если в первый период творчества Мандельштам утверждал своей поэзией не просто номинативную, но, скорее, животворящую силу слова, возрождающую из хаоса небытия вещи посредством их именования, то сейчас главным в его поэзии становится мотив «психейности», на практике означающий разделение звуковой оболочки и семантического значения. Из этого следует, что фонетическая значимость может облечь любую понятийную сущность.

«Слово как таковое» лишено потенциального контекста и является просто знаком или именем какого-то объекта. Оно не имеет смысла, так как даже в потенции не является элементом осмысленного высказывания. Но в то же время каждое слово скрывает за собой совокупность осмысленных контекстов, в которые оно может входить. Психейность в таком случае оборачивается актуализацией то тех, то иных смыслов, заложенных в слове посредством его включения в разные контекстуальные связи.

Характерным признаком композиционного построения стихотворений второго периода является фрагментарность, внешняя членимость, на первый взгляд, не связанных друг с другом образных сегментов. Но здесь вступает в силу система семантических лейтмотивов, устанавливающих отношения оппозиции, контраста, близости и т. д. и образующих при этом новую «тонкую» или «глубинную» смысловую структуру. Семантические деривации лексических единиц, наблюдаемые в «Tristia», обусловлены новыми принципами ассоциативного развертывания текста стихотворения. Метонимические тождества, семантические повторы и аналогии, скрытые со– и противопоставления, ассоциативные цепочки создают смысловые поля ассоциативно-метонимического типа, внутри которых словарные значения слов оказываются преобразованными.

Ведущим тропом в «Tristia» становится уже не метафора, как в «Камне», а метонимия, что косвенно было связано с изменением картины мира поэта, а именно с нарушением онтологической тождественности мира самому себе в эпоху войн и революций.

Так же, как и метафора, метонимия в стихах Мандельштама воспринимается не столько как фигура речи («где название одного предмета или идеи используется для обозначения другого, с которым первый каким-либо образом связан или частью которого он является» (Show, 1972. Р. 238)), сколько как «логосная» категория, призванная идентифицировать целое по характерной для него части.

Важно отметить, что в процессе контекстуального преобразования смысловых сегментов текста участвует не только локальный узус отдельного стихотворения, но и система мифопоэтических проекций, работающих в конкретном произведении по принципу прямой (миф – кодификатор современности) и обратной (реальность – кодификатор мифа) связи. В последнем случае самое обычное слово в окружении мифологических апеллятивов может стать полисемантом, включающим в себя символико-мифологические коннотации. При этом интертекстуальные связи создают «вертикальный контекст» произведения, в результате чего оно приобретает «неодномерность смысла».

Но поскольку в семантике Мандельштама часть может репрезентировать разные смысловые целостности – в зависимости от актуализации тех или иных семантических сцеплений (или от проекции на тот или иной интертекстуальный контекст), то неизбежно возникает эффект смысловой поливалентности метонимической структуры – как на синтагматическом, так и на парадигматическом уровнях текста.