Ошо. История жизни независимого мистика - [19]

«Однажды, когда мы учились в средней школе, ночью, в полнолуние, некоторые из нас сидели на берегу реки. Было около одиннадцати часов, все вокруг было так тихо и мирно. Неожиданно Ошо нарушил тишину и сказал, что его предназначение в религии и нигде еще. Его место в религии. Мне понравилась его уверенность, но я ему не поверил. Потому что в те дни он был очень увлечен коммунизмом. Однако мне не пришлось долго ждать, и с той ночи я начал замечать, что все, не касающееся религии, стало для него абсолютно неважным».

Этот переход интересов Ошо от коммунизма и социализма к религии и духовности произошел между 1945 и 1950 гг.

Несмотря на его внешнюю активность и увлеченность разными идеями, Ошо оставался очень любящим и уважительным по отношению к членам своей семьи. Однако он, в случае необходимости, без колебаний и откровенно высказывал свои взгляды и всегда проявлял твердость в своих решениях. Следующий случай между Ошо и его отцом иллюстрирует это обстоятельство.

«В детстве мне нравилось носить самые длинные волосы, какие только было возможно. Жилье и магазин моего отца находились в одном доме, и обычно я проходил в дом и из дома через магазин. Отец очень смущался, когда его спрашивали, что это за девочка. В Индии только женщинам позволяют носить длинные волосы, и, естественно, его смущало и злило, что из-за меня каждый день происходят какие-то недоразумения. Наконец он разозлился до такой степени, что взял ножницы, поймал меня и отрезал волосы. Я сказал: „Ты можешь отрезать мне волосы, но помни — я этого так не оставлю!“ „Что ты имеешь в виду?“ — спросил он. „Завтра увидишь“, — ответил я и отправился на другую сторону улицы, где располагались все парикмахерские салоны. У меня был друг, старый поклонник опиума. Я любил этого человека, потому что он, сбрив кому-то один ус, говорил: „Погодите, мне надо кое-куда сходить“ и уходил на несколько часов, а этот человек оказывался в ловушке, потому что не мог никуда пойти с одним усом… Вот таким приятным человеком он был; он часто повторял: „Не надо беспокоиться. Если тебе не нравится, можешь мне ничего не платить“.

Я обычно сидел в его маленьком салоне, болтая обо всем на свете, потому что это было весело… Вот я и пошел к нему, потому что это был единственный человек, который мог бы выполнить то, что я задумал. Я сказал: „Я устал от этих длинных волос. Просто обрей меня наголо“. В Индии ребенка бреют наголо только, если у него умирает отец. Несколько секунд он колебался. „Твой отец очень рассердится, вот что я тебе скажу!“ „Не беспокойся, — сказал я. — Я за это отвечаю. Ты единственный смелый человек; ни один другой парикмахер не отважится срезать мне волосы“. Вот он и согласился.

Он начисто сбрил мои волосы, и таким я вошел в магазин моего отца. Взглянув на меня, его покупатели сразу же спросили: „Что стряслось с этим бедным мальчиком? У него умер отец?“ Тут ему оказалось еще более неудобно признать, что он мой отец. Он позвал меня в дом и сказал: „Ну, это уж слишком“. Я ответил: „Я тебя предупреждал. Если я что-то делаю, то иду до конца. Сегодня говорю тебе раз и навсегда — запомни, если ты будешь вмешиваться в мои дела, я снова пойду на крайности“.

Люди, жившие по соседству, принялись спрашивать… и когда видели моего отца, говорили: „В нем дело? Вы живы? А я собственными глазами видел вашего сына обритым наголо“. В школе мои учителя и классный руководитель тоже решили, что мой отец скончался, и были ужасно опечалены. Они говорили мне: „Мы зайдем к вам, чтобы выразить свою скорбь и соболезнования“. Я разрешал им прийти, и когда они приходили и видели моего отца, сидящего там, то попадали в весьма странное положение. Мой отец спрашивал их: „Зачем вы пришли? Ведь должна же быть какая-то причина?“ Они отвечали: „Ну да, была… Ваш сын так странно выглядит, что мы говорили ему: „Он был хорошим человеком“, он даже не сказал нам, что вы все еще живы“. Это был последний раз, когда он пошел мне наперекор. Он понял, что это опасно».

В шестнадцать лет, когда умерла от тифа Шаши, подруга его детства, Ошо получил еще один тяжелый удар. Она жила рядом с тем старым храмом, где Ошо «умирал» в четырнадцать лет. Ее отец был врачом. Шаши была на пару лет моложе Ошо и глубоко его любила. Когда бы Ошо ни шел медитировать в храм, она наблюдала за ним из своего сада или через окошко. Часто она шла вместе с ним в храм, что иногда досаждало юноше, который обычно предпочитал одиночество. Ошо просил одного из своих друзей присматривать за дверью храма, чтобы Шаши не помешала ему во время медитаций. Несмотря на это, Шаши знала, что Ошо отвечает на ее любовь взаимностью. Он нежно называл ее «Гудия»[18] и с признательностью принимал еду, которую она приносила ему после окончания медитации. Когда Шаши находилась на смертном одре, Ошо был рядом с ней. Было ясно, что она умрет, но она очень хотела вернуться, чтобы находиться рядом с любимым и заботиться об Ошо. Она обещала, что вернется. И он тоже пообещал, что призовет и примет ее обратно.

Один из ближайших друзей Ошо рассказывал, что после смерти Шаши Ошо стал еще больше сторониться людей и сделался еще более замкнутым. Много дней он ни с кем не разговаривал. «Я не помню, — говорит Ошо, — чтобы я добивался чьей-то дружбы, хотя было очень много тех, которые хотели стать моими друзьями. Многие стали моими друзьями не потому, что они жаждали моей дружбы, а потому что им не удалось сделать меня своим врагом. Но я не припоминаю, чтобы я по моему собственному желанию подошел к кому-то и предложил свою дружбу. Это не значит, что я когда-либо отвергал дружбу. Если кто-то считал меня своим другом, я ото всего сердца это приветствовал. Но даже потом я не становился его другом в общепринятом смысле этого слова; я всегда оставался сам по себе». Это делало его свободным и в каком-то смысле помогало остаться самим собой.