Ошибки рыб - [18]

Ноги у нее были в гипсе, в поезд на Петербург и из поезда лихачку вносил и выносил муж, ему было не привыкать, балетному, он с юности тягал партнерш на руках, а мотоциклистка его неудавшаяся была тонкая, изящная, легкая, вот только гипс ей весу придавал.

Братья Карамазовы

Вот пришла в библиотеку старшеклассница и говорит:

— Есть ли у вас книжка Чернышевского «Как быть?»

— Нету.

— Пожалуйста, поищите.

— У нас Чернышевского только «Что делать?».

— Ну, дайте хотя бы «Что делать?».

Услышав эту историю, Владислав Петров сказал задумчиво:

— Чернышевский много чего написал. Например, «Кем стать?».

А подруге Наталии Н. понадобился Достоевский. Стала она томиться, что нет у нее в доме «Братьев Карамазовых». Долго искала по Санкт-Петербургу интересующий ее роман, совершенно безуспешно, и, обессилев, зашла в самоновейший книжный у Финляндского. Появилась пред нею фешенебельная молоденькая куколка-продавщица, не без презрения оглядев бедно одетую не первой молодости даму, спросила:

— Что вы хотите?

— У вас есть «Братья Карамазовы»?

И продавщица поинтересовалась надменно:

— Что именно?

Слепи мне китайцев

Великая Китайская стена снов разделяет два мира, земной и мистический; но есть третий мир — искусство, то ли стена, то ли межа между прошлым и будущим, одновременно связующая и разделяющая их.

Первый император Поднебесной построил историческую Великую Китайскую стену, сжег книги (расстался с прошлым!) и приказал создать глиняное войско (в коем ни один воин не походил на другого), магически оберегающее будущее.

Последняя императрица Китая повелела поставить (в качестве морского флота, надо полагать) на одно из озер или на один из прудов своих непрерывных парков Мраморный Пароход — с неизвестной целью.

Из маленького выдвижного ящичка старинного чернильного прибора с письменного стола моего дедушки любила я в детстве доставать керамических (или то был фаянс? может, фарфор особой рецептуры…) китайцев. Были ли это чиновники? ученые? даосы? конфуцианцы? крошечные, величавые, с фалангу безымянного пальца, они прятали руки в широкие длинные рукава, держали чаши, свитки, курильницы, их халаты и замысловатые головные уборы различались по цвету, слабо-розовый, охристый, серо-голубой, бутылочно-зеленый, каждый цвет приглушен воздухом времени, патиной его покрыт. Откуда они взялись? Привез ли их дед из Благовещенска? или обрел в одной из послереволюционных лавок древностей? Куда они делись? Беспощадная метла трагических, драматических, абсурдистских событий бытия вымела их. У меня остался только один, без головы, тонкий, в котором, должно быть, я одна теперь могу различить фигурку.

Кто бы знал, как я скучаю без них!

Конечно, их не воспроизвести, не повторить; но, может быть, можно было бы создать их маленькие современные овеществленные привидения, театральных гостей, которые встали бы вокруг этого, единственно настоящего, безголового (с отбитыми ручками и без особых примет), невеликим, полным уважительного молчания кружком.

Но жизнь трудна, разнообразна, клонится к закату, томит спешкой с суетою, и вот уже три десятилетия, приходя к одному из друзей, несравненному художнику-керамисту, или звоня одной из великих фарфористок, я забываю озвучить эту — невыполнимую? бессмысленную? — просьбу: «Слепи мне китайцев!»

Дождь в Челомытне

В какой-то момент приходит в движение скособоченный деревянный вагончик узкоколейки.

— В сущности, классик N. написал семь окопов.

— Что вы имеете в виду? Семь пропастей сознания? Это вы в прямом смысле или в переносном?

— Окоп — это самозащита от нападения действительности.

— Да полно вам. Какая самозащита! Ну, что такое окоп? Узко, тесно, душно, страшно, трупы воняют, вот-вот убьют.

В какую-то минуту туча становится плоскостью, резко планирующей над головами. Крик. Поезд останавливается. По счастью, приехали, вот и Челомытня, все бегут и прячутся в ближайшем к железнодорожной насыпи доме. Дом похож разом на курзал, вокзал, санаторий (под клепсидрой?). Оконные проемы велики, внешние галереи полны меркнущего света. Кажется, туча сейчас спикирует и раздавит кровлю. Однако ничего не происходит, ниспадающая нападающая плоскость растворяется в воздухе, остается от нее только дождь, который и продолжается, то сильнее, то слабее.

Художник Михаил К. с эскизом смерча. Маша с букетом. Смешанные одежды: костюмы разных эпох, полная эклектика. Чеховские офицеры. Современные расстриги.

Должен начаться домашний спектакль. Зал очень маленький. Режиссер (великий), я в роли переводчицы пьесы, хочу что-то сказать вступительное, но мне слова не дают. Пьеса, само собой, тоже великая и, как все уже поняли, переводная. Но не «Шантеклер», его я переводила в детстве.

Дождь в Челомытне — сплошное ожидание. Начало спектакля все время откладывается. То ли актер, то ли натуральный рыцарь в доспехах. Молочница с Охты. Маленькая монашка неведомого ордена в усложненной, сложенной, как двухтрубная бумажная лодочка, крахмальной шляпе. Возможно, все ждут первой возможности разбежаться по своим эпохам. Маменька в длинном халате вынимает из прически шпильки. Б. А. готовится ко сну. Может, это все же санаторий? Под клепсидрой? Живые и мертвые в ожидании окончания дождя.