Ошибись, милуя - [44]

— Марию-то Ивановну не знаете?

— Моя хозяйка, барышня, — совсем рассмеялся Степа. — Вот и смеюсь.

— Дома она?

— Ворота отперты. К самовару, в самую пору.

— Ты небось в работниках?

— Хоть так. К столу не зовут. А вы: дом Марии Ивановны. Сперва-то и думаю, да какая же такая Мария Ивановна. Хм. Мария Иванна.

— Ты с кем, Степа?

Степа вытянулся и через плечо Зины поглядел в открытые ворота — там стояла Мария Ивановна. Зина тоже обернулась.

— Вас тут, — Степа кивнул на Зину. — Марию-де Иванну. А я и думаю, какую такую Марию Иванну. А она: дом Марии Иванны? Один смех, Мария Иванна, — и Степа беззаботно захохотал на всю улицу.

— Сук-то убрал, Степа?

— Да где ж убрать с весельем-то. Не враз.

У Марии Ивановны тяжелые волосы собраны на затылке в большой красивый узел, круглые спокойные руки под грудью, и в коротком, с кармашками, переднике вся она по-домашнему мила и проста.

— На платформе старичок грибами торгует, — заговорила Зина скромно и почтительно, — посоветовал к вам: мне бы комнатку недель на пять. Вот мой паспорт.

Зина сунула было руку в корзинку, но хозяйка остановила ее:

— Какой же это старичок-то? Акимушко, что ли? Хромой?

— Да вроде бы нет. А может, и хромой.

— Ну Акимушко, он и есть. Кому же тут еще-то. Он все знает. Такой. А сама-то небось из горничных? Да ты проходи.

Зина вошла во двор, а Мария Ивановна, пропустив ее, крикнула Степе:

— Доску-то, доску прибей потом, слыхал? — она захлопнула ворота и объяснила: — Чуть не досмотри — полон двор чужой скотины. Сама-то, говорю, из горничных?

— Горничная. У купцов Щепаловых. На Фонтанке. Сами-то уехали в Крым, к теплым водам, а сыновья набалованы. Без самих нашей сестре — прямо пагуба.

— С собой, видать, не берут?

— Не по карману-де.

— Скупы небось?

— Да нет, от чего бы.

— Вот и я говорю, купцы.

Пока шли по дорожке, выложенной кирпичами в елочку, к ступеням веранды, Мария Ивановна пытливо разглядывала Зину: ее одежду, ивовую корзинку из мелких веток, с крышкой и росписью, руки — и отметила, что девушка прибрана, одета опрятно, лицом и речью скромна.

— Коли вид в порядке, и поживи. Поживи, мне без компании чтобы. Я строга, матушка. Меня тут всяк знает. Не взыщи.

— Я, Мария Ивановна, сама бегу этого.

— И славно, коли ум-то есть. — Мария Ивановна, совсем расположенная к гостье, с доверительным усердием зашептала: — Обо мне никто худого слова не скажет, хотя и мужчины квартируют завсе. Вот и теперь живет вроде бы как позолотчик, или маляр, сказать. Хоть и мастеровой, а трезвый. Тоже вроде…

В это время в калитке из сада появился Егор Егорыч в чистых высоких сапогах, в рубахе навыпуск под жилетом, волосы примочены на косой пробор. Зина, увидев его, сощурилась, будто близорука. А Мария Ивановна, зная привлекательность своих рук, опустила их по переднику.

— Новая постоялочка навернулась, Егор Егорыч. Чего б лучше, не искать. Может, в видик заглянете. Вам уж скоро срок. А я как подумаю об осени — душа так и мрет: ведь словечка сказать не с кем.

Егор Егорыч, дожевывая яблоко, подошел ближе, огрызок по пути положил в ящик тележки — эта-то аккуратность всегда и брала за сердце Марию Ивановну.

— Никак, из купеческих хором? — Егор Егорыч на Зину только кивнул, а обращался к хозяйке, выказывая ей уважение.

— Она фамиль купца сказывала. Как ты его назвала?

Зина с суетливой услужливостью рылась в своей корзинке, доставая паспорт, и, подав его Егору Егорычу, ответила:

— Громкие купцы на Фонтанке — Щепаловы. Может, и слыхать приходилось.

— Нет-с, не знавал. Мало ли всяких аршинников, бакалейщиков. А вид как вид, Мария Ивановна, — заключил Егор Егорыч и, сложив паспорт, учтиво подал хозяйке, присказав: — Софья Павловна Ларионова.

Он чуточку отстранился и заледенелыми глазами оглядел робко державшуюся Зину, но сказал, опять относясь к хозяйке:

— Втроем-то теперь вечерком и в дурачка можно переброситься. В карты-то небось Софья Павловна умеют?

— Не научены.

— Мудрено ли, — весело махнула хозяйка рукой. — За два вечера обучим. А сыро, однако, — она зябко пожала плечами и первая поднялась на веранду. За нею — Зина, а Егор Егорыч поставил было уж ногу на приступок, да потом передумал.

— А я еще прогуляюсь по бережку, Мария Ивановна.

— К чаю не опаздывать, — из глубины веранды отозвалась хозяйка и о чем-то заговорила с Зиной.

Зина тоже стала квартировать, с хозяйским столом, и деньги за две недели отдала вперед. Мария Ивановна уважительно перебрала бумажки, выровняла и, разгладив ладошкой на столе, спрятала под клеенку. От нежданного прибытка радушно выпевала:

— У нас здесь, Сонечка, благолепие: ни тебе мужиков, ни тебе шума какого. Церковь рядышком. А уж покой вокруг, пойди-ко, в раю не сыщешь. Вот захотел он к водичке — нате бережок. Сходи. Наискось сам генерал с семьей дачу сымает, — при этих словах у Марии Ивановны глаза расширились. — Утром, возьмет охота, поглядишь генеральский выезд: гвардейцы с саблями, ворота настежь, а он-то ручкой вот так сделает — по-ихнему нешто покажешь, — сделает ручкой, и схватятся с места как вихорь, — ажно, глядючи, голову обносит. Так и выстилаются по дороге. А впереди офицер с усами, ровно с картинки взялся. Мой Степушка хлебом не корми — дай поглядеть: рот разинет и что, матушка, есть в руках, то и выронит. А чай мы пьем поздно. При лампе. От мужа еще у меня такое заведение.