Осенняя история - [15]

Я с трепетом рассматривал непритязательный отрез, который благоговейно возвратил на место. Им зачарованный, я начисто забыл о том, что должен поскорее уходить. Привычное томительное чувство, что за тобой следят, вновь вывело меня из неподвижности. Я обернулся: передо мной стоял старик.

Едва ли мне удастся описать его негодование. Хозяин был мрачнее тучи; взгляд полон бешеного гнева и лютой ненависти. Невыносимый взгляд. Прежде чем я успел моргнуть, он бросился ко мне и, весь дрожа от ярости, схватил за руку. В неистовстве он дико скрежетал зубами. Ни разу мне не доводилось видеть подобного остервенения, почти нечеловеческого. Его свирепый вид наполнил душу леденящим ужасом. А это было лишь прологом грядущей бури!

Когда, трясясь и запинаясь, старик заговорил, его слова вдруг полились с какой-то небывалою свободой.

— Сударь! — взревел он. — Я уж имел однажды случай указать на вашу вопиющую бесцеремонность. Ныне я во всеуслышание объявляю, что вы наглец, невежа и мошенник! Что ваши действия не выразить словами! Что… вы… вы… незамедлительно покинете сей дом, клянусь! — И ну честить меня подобными любезностями.

Признаюсь, я готов был на него накинуться, но удержался по двойной причине. Первая не делала мне чести: меня остановило присутствие собак. Увидев, как хозяин встряхнул пришельца, собаки грозно двинулись ко мне. Вторая, более достойная, питалась чувством уважения и благодарности, которое я продолжал испытывать к хозяину. И я безропотно сносил головомойку.

Тем временем старик, не церемонясь, толкал меня к двери. Я попытался его задобрить, измысливая небылицы о том, что заблудился в лабиринте комнат, но мой хозяин был не столь наивен, чтобы поверить в эти россказни. Мы вышли через анфиладу в коридор. Старик подвел меня к вершине лестницы и отпустил.

— Ступайте, сударь, ступайте сей же час, и да простит Господь вашу несносную назойливость! — сказал он внешне сдержанно, но оттого не менее зловеще. Затем увлек меня с собой, и мы спустились в залу. Вместо того чтобы перекипеть, он все сильнее распалялся, хоть и держал себя в руках.

— Ступайте же, ступайте, — твердил он приглушенным голосом. Затем проворно сунул мне ружье, стоявшее в углу, и подтолкнул к дверям.

Теперь, однако, я как никогда хотел остаться и пребывал поэтому в немалом замешательстве. Ведь оставаться уместнее всего с согласия хозяина. Но рассудив, что крайний способ, каким проник я в дом той первой ночью, вторжением едва ли назовешь (мне б не войти, когда бы этого не захотел хозяин), я преисполнился достойного смирения и нарочито обратился к старику в его же собственной манере:

— Извольте, сударь, я уйду, — и я действительно шагнул к дверям, — но к вам, пришедшему на помощь незнакомцу в трудный час, я искренне питаю чувство благодарности и сохраню отрадные воспоминания об этом доме. Однако прежде попытаюсь оправдаться, — прибавил я, — за то, что вы заслуженно назвали несносною бесцеремонностью или того похуже.

Все в том же духе, я с полной откровенностью заметил, что не усматриваю ничего предосудительного в моем желании по — обстоятельней узнать то место, куда меня забросила судьба («Вернее, ваше сумасбродство!» — прервал старик, зловеще усмехнувшись); а, во-вторых, он сам ни разу не препятствовал открыто моим передвижениям по дому.

Скорее из учтивости старик нетерпеливо выслушал мои резоны, ничуть его не тронувшие. В мою поддержку из долины внезапно донеслась пальба. Там, видно, шла охота на такого же несчастного, как я, иль на заблудшую в горах скотину. Мы замерли. Довольно скоро залпы смолкли. В подобной ситуации они пришлись весьма ко времени. Прогнать меня из дома означало подвергнуть неминуемому риску. Хозяин это понимал. С видом человека, который уступает по необходимости и знает, что немедленно раскается в своем великодушии, он заключил:

— Ну ладно, вот только как бы мне не пожалеть об этом! Однако, сударь, первая же выходка в подобном роде окажется для вас на самом деле роковой.

Промолвив это, он удалился.

Ни много и ни мало — роковой! И все-таки я начал понимать: в речах хозяина напыщенными были лишь слова.

Я чувствовал себя на редкость неуютно. Заморосил холодный дождь, накрывший близлежащее нагорье. За ним угадывалась неоглядная долина, казавшаяся безмятежной. Стрелявшие, должно быть, отошли довольно далеко: глухие отзвуки ружейных залпов долетали с далекой оконечности плато. Я понемногу успокоился.

И размышлял над утренней перипетией. Во пре со стариком я с умыслом не помянул о шкапе, хоть это и явилось бы моим полнейшим оправданием и вместе тягостным укором старику. Тогда б его надменный гнев заметно поубавился. Но в интересах моих дальнейших разысканий я промолчал. Меня немало удивило загадочное поведение хозяина. Сначала под покровом ночи старик пытается проникнуть в мой покой, а уж наутро готов прогнать меня из дома. Что за причина толкала старика? К тому же ночью? Едва ли он надумал причинить мне зло; будь у него на это веские мотивы, расправиться со мной он мог и по-другому. Явных доказательств его намерений пока что не было. Бесспорно, именно старик нажал на кнопку механизма потайного хода, но это не доказывало, что он хотел прокрасться в спальню. А если все-таки непрошеным полночным гостем был не он? Пустые домыслы! Ужели сами обстоятельства не выступали в роли доказательств? Иначе оставалось вновь предположить, что в доме существует загадочный жилец, скрывавшийся от посторонних глаз.