Осенний светлый день - [35]

И Глеб Белых, готовый всегда прийти на помощь, говорил, успокаивая Ивана:

— Чего же ты хочешь? Вроде уже не молоденький.

Попервости эти «уже» и «немолоденький» Иван не пропускал в себя, не оценивал их смысл, они никогда не имели к нему отношения и существовали всегда отдельно от него, но вдруг с неприятным чувством осознал, что это о нем слова.

Иван все ж таки добрался до кедра. Он хоть и взмок, но работал экономно, не чертомелил, медленно разогревал мышцы и теперь чувствовал себя крепким и выносливым. Кедр вблизи показался еще мощнее. Прямая могучая стволина крепко вросла корнями в землю и упиралась далекой вершиной в голубое небо. Иван снял верхонки, голой ладонью огладил шершавую кору и почувствовал, что со стороны солнца кора уже стала теплее, живее. И уверовал — идет весна. А быть может, и пришла уже. Только затаилась за ближними хребтами и вдруг, как половодье, хлынет на тайгу теплом и светом, и осядут снега, превращаясь в ручьи и потоки.

Иван вытоптал площадку вокруг кедра, прикинул, с какой стороны его сподручнее бить, и сходил за колотом, брошенным на тропе.

Первый удар колотом — это то же самое, что первая борозда для пахаря. И радость, и надежда, и тревога. Все вместе. Иван остойчиво укрепил колот, подаваясь всем телом назад, отвел кувалду и, пружиня ногами, выкладываясь в коротком рывке, ухнул кувалдой по стволу. Он ожидал, что сейчас ветрено зашелестит в ветвях и снег начнут уминать густо осыпающиеся шишки. Он даже спрятал по давней привычке голову под колот, опасаясь многочисленных ударов, но в ветвях лишь слабо шикнуло, и в снегу появились всего две вмятины. Иван удивился столь слабому результату, но тут же подумал, что для такого кедра удар конечно же слаб.

Он ударил еще несколько раз, до пота, до усталости, когда обязательно требуется хоть короткий передых, но все с тем же результатом: одна-две шишки на удар. Такая работа теряла смысл. Иван собрал полтора десятка шишек и, когда сложил их все вместе на вытоптанный снег, невольно залюбовался: все шишки крупные, полновесные, не попорченные ни кедровкой, ни бурундуком. Он взял одну самую крупную, ободрал желтую «копейку», прикрывающую зерна, и выколопнул орешину. Расколол зубами скорлупку, она раскололась с легким сухим треском — просохли орехи, и услышал, как в чистейшем горном воздухе, где все запахи снова обрели для горожанина силу, малой капелькой разлился смолистый аромат кедрового ореха.

Кедровый орех, перезимовавший на родном дереве, во многом отличается от осеннего. Тот, чтобы сохранить его на долгое время, необходимо медленно прогреть на особых, выстроенных в тайге печах, прокалить, выгнать из него влагу. И такой орех в сухом деревянном амбаре, засыпанный в мешки или ящики, может храниться годами. Но орех, просушенный за долгую зиму морозами, ветрами и солнцем, не требует никакой обработки, и он редкостного аромата и вкуса. Сибиряки умеют такой орех на рынке отличить по внешнему виду. И те же сибиряки никогда не покупают кедровые орехи в магазине, особенно если орехи расфасованы в тару века — целлофан, где они мертвеют, покрываются сине-зеленой плесенью и быстро становятся ядовито-горькими. И непонятно сибиряку: чьей это волей, волей какого умника, редкостный продукт, таежный урожай, собранный нелегким трудом, вынесенный на людских плечах к табору, просушенный, сбереженный от дождей, гибнет возле магазинного прилавка, где ему уже ничего, кроме человеческой глупости и равнодушия, не могло угрожать.

Из зимовья вылез Глеб Белых. Он минуту постоял за углом, потом выбрался на открытое место, помахал руками, имитируя утреннюю зарядку. Увидел Ивана и бодро прокричал:

— Я думал, дятел долбит, а это ты трудишься. Слышь, Иван, ты кедр этот так и не обил, все шишки на месте. Долбани-ка еще разок.

— Бесполезно, не идет шишка. Сидит как приваренная.

— Да брось ты, — голос Глеба полон оптимизма, — сейчас вместе долбанем, и не только шишки, ветки обломятся.

Глеб нырнул в лаз зимовья и тотчас появился обратно, но уже в шапке и телогрейке. Он шел по тропе легкой, чуть прыгающей походкой, улыбался и азартно потирал руки.

Глеб мужик сильный, тренированный, играючи принял колот, примерился, ударил крепко и жестко. Резкий звук отскочил от дерева и покатился во все стороны по заснеженным хребтам. И ответный звук, ослабленный расстоянием, принесло далекое эхо. Шишек на этот раз свалилось побольше, почти десяток, но Глеба это не устроило, и он удивленно сказал:

— Чего это?.. А ну-ка берись.

Иван ухватился за колот, и они вместе, разом, с глухим выкриком вытолкнув туго сжатый воздух из легких, спружинили ногами и вложили всю свою силу в удар. Крякнуло, ухнуло дерево, и эхо вернулось резкое, будто кто выстрелил в хребтах, но и на этот раз в ветвях кедра лишь коротко шумнуло, и в снегу обозначилось не больше десятка новых пробоин.

— Задача. — Глеб помял начавший зарастать белой щетиной подбородок. Он отошел по снежной траншее подальше, так, чтобы было видно вершину дерева, и расстроенно прокричал: — Сидят шишки, как будто бы ни одной не упало. Сидят как приваренные. Ничего я не пойму.