Осенний светлый день - [31]

— До второй речки мы вас довезем, это точно, — говорил тракторист, — дальше кто его знает. С прицепом, однако, нечего и думать.

— А если доски на рогатку постелить и на них груз привязать, то, может, тогда получится? — спрашивал Костя.

— Может, оно и получится, — мягчел душой тракторист. — Конечно, без тележки сподручнее в гору лезть…

Успокаивался душой и Иван Логинов, чувствуя, что не придется быть для бригады обузой, а тайга и кедровый промысел становятся для него реальностью, но одновременно понимая, что пакостное, нечистое дело творится с наймом трактора, но старался не дать этим мыслям проникнуть глубоко в душу, привычно думая: такова жизнь, не мне ее менять. Да и совсем по-дурному бы выглядело, если б он сейчас встал и сказал: не надо нам трактора, нечестное это дело, потащим манатки на себе. Будто бы от этих слов люди, числящиеся на работе, не взяли бы им не принадлежащую машину и не двинулись бы калымить, а стали бы делать свою работу, как тому и положено быть.

Иван изредка поглядывал на Глеба, стараясь понять, о чем он сейчас думает. Глеб, человек непьющий и старающийся в этом сбить Ивана на свою сторону, ответно поглядывал, чуть заметно усмехался, смотри, мол, как оно — быть пьющим. А мужики тем временем дошли до кондиции, когда трезвому сидящий с ним за одним столом человек уже кажется откровенно дураковатым, хамовато-назойливым, готовым смеяться недоброй шутке и повторяющим одну и ту же запавшую ему фразу.

Логинов хоть и не прочь был обогреть душу, да и вообще не привыкший от водки отказываться, выпивать сегодня, и под давлением Глеба, поопасился: и так после городского многолетнего сидения душа и тело порастеряли положенную нормальному человеку бодрость, истончилась душа, перестало тянуть сердце на подъемах, и он знал, что, если выпить сейчас хоть малость, завтра наступит упадок сил. И тогда, если придется что-то делать — хоть ложись в снег и помирай.

В разгар вечера идиллическая пьянка была нарушена появлением хмуровато-унылого мужика с пепельным, бескровным лицом, иссеченным густой, как на дряблой картошке, сеточкой морщин.

Глеб, увидя мужика, гоготнул, подавился смешком, отвернулся и стал сосредоточенно пить чай. Иван спросил:

— Ты чего?

Разговор за столом стоял громкий, вновь пришедшего шумно звали к столу, и Глеб, чуть перегнувшись к Ивану и не боясь быть услышанным, снова хохотнул и сказал полушепотом:

— Ты посмотри на его лицо. Вот допился бедолага.

Пепельный мужик хмуровато-обидчиво прошел к столу и сразу же потянулся за стаканом, без привычного ритуала чоканья, без всяких приличествующих в такой момент слов, запрокинул голову и вылил водку в приоткрытый рот. Мужик не сделал ни одного глотка, и жидкость просто скатилась в горло, как вода по трубе.

— Ты народ везешь? — спросил мужик тракториста, которого Иван уже выделял как «нашего тракториста», и тяжело придавил его взглядом.

— Да вот попросили… Отчего не отвезти?

— Я смотрю, дерьмо с тобой хорошо из одной чашки есть.

— Отчего это так? — с готовностью к пьяному скандалу вскинулся «наш тракторист».

— А торопишься больно. Все калымы хочешь сорвать. Мой черед теперь.

— Какой еще черед? Кто его устанавливал? А нынче еще вообще никто в тайгу не проходил.

Костя долгим взглядом посмотрел на Тимоху, словно молча и без слов сказал ему что-то, и Тимоха его понял и с некоторой досадой кивнул головой, соглашаясь. Похоже, что поспешили нанять технику мужики, вполне можно было бы сбить цену. Но дело было сделано, назад в таких случаях не отгребают — себе дороже — и Тимоха запел примирительно, спеша замять назревающий скандал:

— Да вы об чем заспорили, мужики? Сейчас народ валом попрет в тайгу, отбоя не будет.

— Об чем говоришь, — с готовностью поддержал его «наш тракторист». — А потом, если ты хочешь, — он толкнул дряблокожего в плечо, — давай вези.

— Да ты за кого меня считаешь? — с гонором заблагородничал тот. — Я кусок из чужого рта не привык выхватывать. Если надо, я сам свой завсегда отдам, если со мной по-доброму. А если не по-доброму, тоже кой-что могу. — И опять в его голосе заскрипела угроза.

Ивану надоело сидеть за столом, и он, в общем-то не безгрешный человек, раздражался из-за этой нетрезвой расхристанности, дурных разговоров, жалкой чванливости пьющих и благодарил Глеба, что удержал его от первой рюмки — а вторую уже и самому не хочется, — и с мутной стыдливостью догадываясь, что и сам-то он бывал столь же неприятен, как все это случайное застолье. Он боком вылез из-за стола и вышел на крыльцо.

5

Я не ставлю задачу писать запугивающих картин пьянства, но если писать о Мойгатах, то без этих картин не обойтись. И нужно писать о них, тем более что совсем еще недавно сибирская тайга, отношения таежников, в своей основе, были эталоном нравственности и чистоты. Почти в любом зимовье уставшего и нуждающегося путника ждали сухие дрова и немудреные харчи, оставленные для него незнакомым человеком. Повесь котелок на дерево и вернись сюда через год, котелок будет висеть на месте. Разлагающее действие сивушных масел коснулось и тайги. И не важно, пьешь ты сам или не пьешь, все одно — в общем котле варимся.