Осенний бал - [72]

Что касается Южной Эстонии, то там было просторное, очень высокое небо. И до последних засушливых лет там всегда в небе стояли огромные облака. Вечерами закатный свет чудесным образом изменял их. В глазах ребенка они представлялись далекими мирами, как высокие горы потухших вулканов, как магнитные острова над страной лапутян, описанные Свифтом.

2

Аугуст Каськ был закоренелый холостяк, но с научной стороны женщины все же его интересовали. Он решил: если уж женщины существуют, то нельзя делать вид, будто их нет. Разве что он не желал связывать себя ни с женщинами, ни с идущими от них детьми. Но как безопасно изучать женщин? И возможно ли это вообще, ведь женщины прилипчивы, как клейкая бумага для мух? Лучше всего их разглядывать в клетке или через стекло. Аугуст Каськ так и делал. Он купил большую подзорную трубу и по ночам разглядывал окна дома напротив. Сначала он испытал сильное разочарование. Он считал, что люди делают по ночам что-то ужасное. Он думал, что ночные наблюдения будут во много раз интересней, чем дневные. Он то ли боялся, то ли надеялся увидеть египетские ночи, порнографические сцены, убийства, изнасилования, на худой конец танцы, дни рождения или хотя бы скромные сцены семейной любви. Но его с этой подзорной трубой постигло разочарование. Полные днем злых потенций, с виду готовые на кровавые преступления и на всяческое кровосмешение, люди были теперь как укрощенные. Мужчины в майках курили за кухонными столами, сонно поглядывая на бесконечные женские хлопоты. Как много, как скучно работали женщины по вечерам и как, видно, скучно было курящим мужчинам смотреть на все это! Они только и делали, что мыли посуду, без конца мыли посуду! Только и ходили из комнаты в комнату, открывали и закрывали шкафы! Только и делали, что вытаскивали вещи в коридор и заносили их обратно! И все что-то выбирали, что-то решали, что-то гладили. Время от времени сонные мужчины что-то говорили. Но как, видно, неинтересны были их разговоры, как вяло им отвечали женщины! Дневная работа сокрушила их дух, и мужчин, и женщин. Дети никак не шли спать, капризничали в дверях ванной. Старые тетушки беззубо шипели со своих диванов. А где же оргии? — спрашивал Аугуст Каськ. Может, именно в тех темных окнах, за толстыми гардинами? Может, там и делается то самое, что в датских брошюрах? Эти брошюры Аугуст Каськ презирал. Там всегда втроем или вчетвером, да еще какая-нибудь собака или коза. Имеют, видать, люди время, раз дошли до такого. И все же таким занимались, а раз в Дании, то, наверно, и здесь. Но где? Темные окна молчали. Научное самолюбие Аугуста Каська было задето. Иногда, правда, он видел, как на балкон из комнаты выходили покурить матросы. Точно, наверно, матросы, в полосатых тельняшках. Покурить вышли, передохнуть, глотнуть свежего воздуху, перерыв сделать, думал Аугуст Каськ. И видел мысленным взором оставшихся в комнатах женщин, сложные приспособления и механизмы. А матросы растирали окурок о край балкона и скрывались в комнате. Они не открывали занавес, не знакомили Аугуста Каська с мерзостями современной городской культуры. Вот, собственно, и все. Остальное то же самое, что и днем: праздно валяющиеся мужчины, старые бабы в комбинациях. Иногда, правда, Аугуст Каськ слышал от других о таком, чего ему самому видеть не приходилось. Из дома напротив выпрыгнул из окна мужчина. Но он сделал это днем, когда Аугуст Каськ был на работе. Где-то когда-то кто-то повесился в платяном шкафу. И опять Аугуст Каськ этого не видел. И когда только они рождались там и умирали? Ни одного младенца, ни одного покойника Аугуст Каськ до сих пор не видал.

Наблюдая лунными ночами в подзорную трубу, Аугуст Каськ прятался за занавеской, гасил в комнате свет. Подзорную трубу никогда из окна не высовывал. Боялся, что в доме напротив кто-нибудь такой же, как он, может обнаружить его. Правда, своего противника он никогда не видел. Но и он тоже мог хорониться за занавесками, тоже мог свет гасить и не высовывать из окна свою подзорную трубу. Так что тут все было в порядке, оба наблюдателя друг друга не видели, каждый мог лишь догадываться о существовании другого.

Иногда Аугуст Каськ бросал наблюдения и слушал. Направленного микрофона у него не было. Он слыхал, что вещь это ужасно дорогая и что частное лицо ее приобрести не может. Это его злило. Зачем же тогда подзорные трубы продают в доме торговли за двадцать пять рублей? Почему рядовому члену общества радости визуального наблюдения позволяются, а слушать ему нельзя? Выдумка какого-нибудь бюрократа, думал Аугуст Каськ, полнейшее отсутствие интереса к индивидууму. Без вспомогательной аппаратуры слушать было трудно. Пол вообще хуже всего. Кто-то там внизу говорил, но что, было не разобрать. Да и все равно ничего иитересного. Аугуст Каськ попробовал приставить к стенке таз, как видел в одном фильме, но понял, что киношники (конечно, непреднамеренно) его надули, направили по ложному следу. Хорошенько поразмыслив, он понял, что посредством слуха никакой сколько-нибудь стоящей информации об окружающей жизни не получишь. С завистью подумал он об Америке, где любой школьник может для собственного удовольствия подслушивать секреты тайных служб и все, что творится на приемах у президента. Лежа на полу, Аугуст Каськ за несколько лет смог услышать всего лишь пару громко сказанных фраз, вроде: «ах, оставь!», или: «а я так не считаю», или: «ну, тогда до свидания!».