Осенний бал - [73]

Однажды лунной ночью Аугуст Каськ заметил в окне дома напротив темный силуэт. Он был на фоне абсолютно пустой комнаты (обои были желтые, помнил Аугуст Каськ, но ни одного предмета, может, был ремонт или еще почему). Силуэт не двигался, и Аугуст Каськ сперва даже подумал, что это у окна поставлен портняжный манекен, а может, и вовсе повесившийся (повешенный). Он долго рассматривал этот прильнувший к окну силуэт. Наконец силуэт все-таки сделал едва заметное движение рукой. Женщина (да, женщина!) была живая. И потом опять долго стояла, потерянно, бесцельно, поздно ночью. Аугуст Каськ наблюдал из своей темной комнаты. Его не было видно, а он все видел. Он стоял и вел с женщиной долгий разговор. Он даже ее лица не видел. Ничего не видел, один силуэт. Что же мне с ней делать, думал Аугуст Каськ, что-то ведь надо делать, раз она так стоит. Она ведь и сюда могла бы прийти, подумал Аугуст Каськ, по крайней мере надо попробовать, она в общем-то все равно не придет, и лучше, если не придет, Аугуст Каськ ни за что не хотел, чтобы она пришла. И он стал мысленно звать женщину. Он пристально смотрел из-за занавески на эту женщину в светло-желтом квадрате окна и говорил про себя, шепотом: я тебя вижу, ты сколько уже так простояла, пойми, я тебя вижу, я тебя зову, догадайся, вот сейчас догадайся, ну, я тебя зову, ну же, я хочу, чтобы ты вот сейчас отошла от окна, оделась, вышла на улицу, пересекла двор, вошла в мой подъезд, поднялась по лестнице и ко мне позвонила; сама ты не должна думать, почему ты это делаешь, просто тебе так захотелось, почему бы и нет; ну хорошо, не все сразу, сначала отойди от окна и оденься, тебе же все равно придется это сделать, ты пойми, это я, Аугуст Каськ, а не кто другой, не какой-нибудь простой человек, а я, Аугуст Каськ, пойми ты наконец; ну и упряма же ты, ты мне за это еще ответишь, слышишь, не упрямься, тебе же хуже будет, ну, смелее, дай хотя бы знак, что ты чувствуешь, что я тебя зову, ну, шевельни левой рукой, это же пустяк, я требую, ну, левой рукой почеши нос, считаю: семь, шесть, пять, тебе хочется поднять руку, четыре, три, два, ну, сейчас, один, ну!

Женщина не шевельнулась. Тяжело дыша, Аугуст Каськ повалился на пол под окно. На лбу выступил пот, от горячего радиатора жгло спину. Он был как выжатый лимон. Он разделся. Он представил, как эта незнакомая женщина все-таки пришла. Он увидел это очень отчетливо и подумал, что бы он тогда сделал. Он бы ее всю исцарапал. Он бы ее отослал ни с чем. Он мстил ей, он стонал. Потом, удовлетворенный, вернулся к реальности. Он был опечален, как и всякое живое существо. На его остывающее тело лился из окна холодный туман. А завтра опять работа, опять ножницы и расческа. Все пытались на время выпрыгнуть из этого чертова колеса жизни, а надо прыгать всерьез, только тогда получится, не иначе.

Во время оккупации Аугуст Каськ жил в деревне. Когда немцы начали отступать, он вовсе ушел в лес, чтобы не мобилизовали. И ему удалось переждать. Когда он вышел из леса, уже пришли советские войска. К несчастью, на нем были тогда старые немецкие галифе. Его забрали. Офицер считал, что он немец или по крайней мере немецкий шпион. Аугуст Каськ ничего не мог доказать, тем более что документов у него не было и по-русски он говорил плохо, офицер ни слова не понимал по-эстонски. После бесполезного допроса офицер приказал запереть Аугуста Каська в баню. Аугуст Каськ решил, что утром его расстреляют как немецкого шпиона. Была теплая летняя ночь. Освобождение Тарту было вопросом дней. Филин ухал в лесу, но все это было не так жутко по сравнению с прочим. Голова у Аугуста Каська совсем отказала. Он лежал на банном полке, кряхтел и охал. В эту ночь он потерял все волосы. Они выпали не сразу. Но вскоре после того. Теперь Аугуст Каськ уже тридцать лет без волос. Когда в то утро вошел часовой, Аугуст Каськ стал плакать. А на самом деле его пришли освободить, потому что каким-то образом удалось установить личность. Он хотел вернуться домой, но туда проезд еще был закрыт. Он потребовал справку, что ни в чем не виновен, но офицер велел перевести, что таких справок никто выдать не может. Но Аугуст Каськ не отстал и клянчил до тех пор, пока не получил официальную справку. Офицер вытащил из кармана брюк штемпель и шлепнул снизу. Только уйдя на несколько километров, Аугуст Каськ обнаружил, что на штемпеле написано: «Вериорское племенное сообщество». Офицер провел его, шлепнул на справку подобранный где-то и никому не нужный штемпель. Наполовину облысевший, с недействительной справкой в кармане, продолжил Аугуст Каськ свой путь домой. Что-то безвозвратно отдалило его от других людей.

3

Лаура налила себе рюмку шерри, откусила шоколадку и стала смотреть продолжение английского телефильма.

Предыдущая часть кончилась тем, что старый Каннингем поехал навестить свою дочь Плюрабель, но рванулся назад, увидев в окне среди цветов всклокоченную голову и вульгарную физиономию Джима. Страдая, он укатил на своей машине.

Каннингем приехал к Барбаре, и там он услышал, что Барбара решила выйти замуж за молодого мюнхенского промышленника Рупрехта. Почему именно за Рупрехта, спросил страдающий Каннингем. Разве это не все равно, спросила Барбара, причесываясь перед зеркалом, ты ведь на мне все равно не женишься. Может, и женюсь, не совсем уверенно пробурчал Каннингем, на что Барбара только рассмеялась. И никакого у меня нет эдипова комплекса, продолжал настаивать Каннингем. А ты сейчас откуда, жестко спросила Барбара, ты ведь ездил к Плюрабель. Да, я хотел у нее побывать и серьезно поговорить, но не пошел, подтвердил Каннингем, на что Барбара тут же спросила: почему? Потому, видимо, что там был Джим, к которому Каннингем ревнует дочь. Тонкое лицо Каннингема исказилось, и он ринулся вон, крича: убирайся в Мюнхен, Рупрехт тебя ждет! Домой он тоже не пошел, уехал в Ирландию, где какое-то время провел в деревне, в одиночестве на лоне природы.